Документ, который публикуется на страницах этой книги, не является подлинной записью хода событий первого путешествия, дневником, написанным рукой Колумба.
Этот документ – конспект копии утраченного оригинала, составленный в середине XVI столетия Бартоломе Лас Касасом (1475–1566), крупнейшим испанским историком-летописцем того времени и неукротимым борцом за освобождение индейцев из рабства.
О «Дневнике» писалось много, и десятки исследователей пытались разобраться в неясной истории этого документа – одного из важнейших исторических источников эпохи великих открытий. Не раз, когда речь шла о «Дневнике», высказывались сомнения в авторстве Колумба. В 30-х годах XX века аргентинец Карбиа бездоказательно объявил «Дневник» фальшивкой, вышедшей из-под пера Лас Касаса. Горячая полемика, начавшаяся после того, как Карбиа выступил со своими «разоблачениями», продолжалась несколько лет и в весьма малой степени способствовала разрешению спорных вопросов, связанных с происхождением копии «Дневника» Лас Касаса. Не вдаваясь в существо этого спора, необходимо, однако, отметить, что для оценки значимости публикуемого документа должно, прежде всего, выяснить, вел ли Колумб во время первого и последующих плаваний подробные дневники.
По свидетельству того же Лас Касаса, Колумб, уезжая весной 1493 года из Барселоны в Севилью для подготовки своей второй экспедиции, оставил королевской чете книгу, в которой подробно описывались его плавание в «Индии» и открытия, совершенные в заморской стороне. Подтверждением этого свидетельства могут служить письма Фердинанда и Изабеллы к Колумбу. 1 июня 1493 года король и королева отправили Колумбу письмо, в котором имеется следующее место: «…вы говорили, что вам нужна книга, которую вы оставили здесь [то есть у королей], и что необходимо снять с нее копию и эту копию отправить вам. Так и будет сделано, согласно нашему предписанию дону Хуану де Фонсеке». В другом письме, от 5 сентября 1493 года, королева извещает адмирала о высылке ему этой копии, а еще в одном письме, датированном тем же числом, Фердинанд и Изабелла указывают: «…мы, и никто иной, кроме нас, бегло просмотрели книгу, которую вы нам оставили. И чем больше мы говорим о ней, тем больше убеждаемся, как велико значение вашего предприятия, в подробностях которого вы осведомлены в большей степени, чем кто-либо иной из смертных. Да будет угодно Богу, чтобы будущее соответствовало начатому. А чтобы лучше разобраться в вашей книге, нам необходимо знать градусы [то есть координаты], на которых расположены острова и земли, которые вы должны будете открыть [речь идет о новом, втором путешествии], и градусы пути, каким вы будете следовать ради нашего блага…»
По всей вероятности, речь идет здесь о подробном описании первого путешествия, к которому, как это явствует из текста упомянутых писем и письма королевской четы от 18 августа 1493 года, Колумб не приложил, однако, карт с указанием своего маршрута.
В португальском архиве Торе-ди-Томбу хранится письмо видного португальского государственного деятеля Дуарти д’Алмейда королю Жуану III от 30 ноября 1554 года, в котором д’Алмейда сообщает, что у внука Христофора Колумба Луиса имеется книга, написанная самим адмиралом, о «демаркации морей и океанов». Так как при переговорах 1494 года в Тордесильясе кастильцы, намечая линию демаркации, опирались на данные новых открытий Колумба, то можно предположить, что книга, о которой упоминает д’Алмейда, была дневником первого путешествия. Об этом свидетельствует и другой, весьма любопытный документ – лицензия Карла V от 9 марта 1554 года; согласно лицензии дону Луису разрешалось выпустить в свет книгу, написанную в свое время Христофором Колумбом, в которой «рассказывается о весьма значительных вещах, достойных того, чтобы о них все знали; и дабы не было забыто столь прославленное начало такого события, каким было открытие всех Индий моря-океана, справедливым будет напечатать эту книгу».
В феврале 1502 года сам Колумб в письме к папе Александру VI указывал: «Возрадуется и найдет успокоение моя душа, если я ныне смогу наконец явиться к вашему святейшеству с моим писанием (mi escritura), которое ведется мною в форме и на манер записок Цезаря; и я продолжаю вести его с первого дня и доныне, когда мне стало известно, что я должен во имя Святой Троицы совершить новое путешествие».
Фердинанд Колумб, младший сын знаменитого мореплавателя, в «Истории жизни адмирала» (необходимо, впрочем, отметить, что авторство Фердинанда Колумба вызывает сомнения, и небезосновательные), в том месте, где описывает выход флотилии из Палоса 3 августа 1492 года, пишет, что Колумб с момента отплытия «тщательнейшим образом, изо дня в день, описывал все, что происходило в путешествии, и особенно ветры, которые дули, когда он совершал плавание, и под какими парусами [шли корабли], и течения, и все, что он видел на своем пути: птиц, рыб и иное, достойное внимания. Он всегда имел обычай так поступать в [своих] четырех путешествиях, совершенных им из Кастилии в Индии».
И Лас Касас и Фердинанд Колумб дают подробное описание плавания Колумба со ссылкой на дневники, которые были в их распоряжении. Таким образом, едва ли (даже если не принимать во внимание свидетельства Фердинанда Колумба – лица пристрастного – и Лас Касаса, мнения которого, как мы увидим дальше, нельзя считать вполне объективными) можно сомневаться в том, что имелось описание первого путешествия, принадлежавшее самому Колумбу.
Но в какой степени конспект копии Лас Касаса соответствует оригиналу? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо ознакомиться с характером деятельности «соавтора» «Дневника» – Лас Касаса, человека, в котором страстный темперамент бойца всегда подавлял стремление к объективному описанию тех или иных исторических событий.
Полвека Лас Касас боролся за освобождение индейцев из-под гнета испанских рабовладельцев. Каждая фраза его многочисленных памфлетов, написанных тяжелым и путаным языком, была подобна неотесанному камню, выпущенному из пращи по врагу. Этот неугомонный воитель в черной рясе тринадцать раз пересекал океан, то появляясь на берегах Эспаньолы или Мексики, то вновь и вновь возвращаясь в Кастилию, где он с неуемной настойчивостью хлопотал о реализации своих проектов и планов. Его знал испанский двор и король-император Карл I (V). Его видели в канцеляриях Индийского Совета, и в судебных присутствиях, и на университетских кафедрах, где он выступал с обличительными речами и вел страстные диспуты со своими многочисленными противниками. Испания еще не знала книг таких гневных и яростных, как знаменитый трактат Лас Касаса «Кратчайшая история разрушения Индий», где шла речь о чудовищных жестокостях, совершенных испанскими конкистадорами в Новом Свете, где клеймилась система эксплуатации индейцев. Но Лас Касас даже в самых страстных своих памфлетах, сурово обличающих практику испанских открытий и завоеваний, всегда оставался смиренным сыном церкви и ревнителем христианской веры. Человек своей страны и своего века, он был фанатическим католиком и почитал освященную веками религиозную догму. Религиозная экзальтация была ему свойственна в той же степени, как и ненависть к истребителям и угнетателям индейцев, и он грозил Божьим судом тем, кто «с крестом в руке и с ненасытной жаждой золота в сердце» во имя Бога разорял и опустошал новооткрытые земли.
Без всего этого понять отношение Лас Касаса к тому или иному событию, свидетелем которого он являлся, просто невозможно. Кроме того, необходимо иметь в виду, что Лас Касас был тесно связан с семейством Колумба и считал, что в процессе, который его наследники вели с испанской короной, моральные права были на стороне истцов – детей и внуков первого адмирала моря-океана.
К Колумбу Лас Касас всегда проявлял необыкновенный интерес. Фигура адмирала, открывателя новых земель, обиженного и отвергнутого королями, привлекала внимание Лас Касаса. И прежде всего потому, что, придавая божественное значение замыслу и делу Колумба, рисуя его в одеждах божественного посланца, он мог, сопоставляя с адмиралом всех последующих деятелей конкисты, легко добиться нужного ему эффекта в своих памфлетах.
Колумб, по мнению Лас Касаса, был орудием Провидения. Жадные искатели легкой наживы, устремившиеся в Новый Свет, куда открыл им дорогу Колумб, якобы втоптали в грязь оливковую ветвь мира и крест, с которым адмирал отправился открывать «Индии». Лас Касас при этом готов был забыть, что и Колумбу не чужда была жестокость по отношению к индейцам – она явственно сквозит в строках собственных писаний адмирала. Движимый желанием довести до логического конца эффектное противопоставление адмирала-«богоносца» и «скотоподобных» конкистадоров, Лас Касас работал над материалами Колумба в семейных архивах его потомков, и рука неукротимого «великого защитника индейцев» чувствуется во многих местах «Дневника».
Ярче всего это проявляется в прологе к «Дневнику», и особенно в той его части, где речь идет о великом хане.
Версия о великом хане приводится у Фердинанда Колумба, Бернальдеса и Мартира. Весьма возможно, что при предварительных переговорах Колумба с королем и королевой упоминалось о землях и народах монгольских императоров «Катая» (в Западной Европе не знали, что уже более века прошло с того времени, когда монгольские великие ханы потеряли власть над Китаем). Но более чем сомнительно, чтобы Колумб, излагая историю этих переговоров, позволил себе язвительные намеки на равнодушие папского престола к делу обращения в христианство иноверных народов. И этот чисто полемический выпад, и сама формулировка задач обращения в христианство подданных великого хана выдержаны в стиле памфлетов Лас Касаса.
В «колумбианской» литературе много споров вызвал вопрос о характере источников, из которых Колумб мог получить сведения о великом хане и его стране. Называлось письмо Тосканелли португальцу Мартинсу и сомнительное послание того же Тосканелли к самому Колумбу и произведения ряда других авторов XIII, XIV, XV столетий, в том числе «Книга Марко Поло». Но в Прологе к «Дневнику» ничего не говорится ни о сказочных богатствах великого хана, ни о дивных городах и храмах в его землях, ни о золоте, драгоценных камнях и жемчуге «Катая» и «Индий». А между тем все эти авторы дают яркие соблазнительные картины «богатейших» стран Востока.
Сам Колумб на первое место ставил именно материальную выгоду, которую сулят его экспедиции. Каким неподдельным пафосом дышат те строки его письма к Сантанхелю и Санчесу, где описываются действительные и мнимые богатства новооткрытых земель. Однако в Прологе ничего не говорится о реальных, осязаемых выгодах, возможных в случае успешного выполнения миссии к великому хану, хотя естественно, что в переговорах с Изабеллой и Фердинандом, у которых ни один грош не тратился понапрасну, соображения о грядущих доходах должны были играть не меньшую роль, чем проекты спасения языческих душ. Таким образом, маловероятно, что Пролог, который завершается концовкой, выдержанной в манере и стиле Лас Касаса, написан был самим Колумбом.
В самом тексте «Дневника» имеются явные следы «целеустремленной» работы его редактора. Это бросается в глаза, если сопоставить «Дневник» с другими источниками, где описывается первое плавание Колумба. В «Дневнике» имеется много явных пропусков, а также вставок, бесспорно не принадлежащих Колумбу. Трудно, например, предположить, чтобы в оригинальный текст «Дневника» не была включена инструкция, которую Колумб дал при отправлении от Канарских островов капитанам кораблей. Фердинанд Колумб в «Истории жизни адмирала» и сам Лас Касас в «Истории Индий» упоминают об этой инструкции, причем Фердинанд Колумб пишет, что в инструкции указывалось, будто в 750 лигах к западу от Канарских островов флотилия должна встретить землю. В копии-конспекте, в записях, относящихся к концу сентября, началу октября и к февралю 1493 года, весьма глухо упоминается о настроениях судовых команд, хотя другие источники сообщают нам о серьезных волнениях на кораблях, а в материалах судебного процесса, который вели наследники Колумба с испанской короной, имеются свидетельские показания (в опросных листах королевских фискалов) о едва не разразившемся мятеже, якобы прекращенном Мартином Алонсо Пинсоном.
В характеристике коренного населения Кубы и Эспаньолы, данной в «Дневнике», усматривается сходство с аналогичными описаниями, которые дает в других своих работах Лас Касас. В «Дневнике» все время подчеркивается гуманное отношение Колумба к индейцам – черта, отнюдь не свойственная адмиралу. Порой стиль записей, ведущихся от первого лица (то есть от лица Колумба), кажется подозрительно схожим со стилем самого Лас Касаса, хотя в большинстве случаев характерные особенности речи адмирала точно соответствуют языку других документов, приписываемых Колумбу.
В общем, необходимо отметить, что «Дневник» нельзя рассматривать как подлинную запись событий первого путешествия. Скорей его можно считать переработкой оригинального документа, в которой полностью сохранилась первоначальная канва. На ней богатое воображение Лас Касаса расшило узоры, несвойственные подлиннику.
«Дневник» впервые был опубликован испанским историком-архивариусом Наваррете в его
Спустя девять лет договор был вероломно нарушен, и мавританское население города испытало на себе всю тяжесть десницы «католических королей». Под страхом казни, пыток и изгнаний мавров стали принуждать к обращению в христианство. Но и принявшие новую веру (мориски) продолжали подвергаться неслыханным притеснениям.
Церковь и гранды разжигали чувство религиозной и национальной вражды, желая любыми способами «очистить» Испанию от морисков и завладеть их землями и богатствами.
Мориски не раз восставали против притеснений и гнета. Филипп II с невероятной жестокостью подавил альпухарское восстание морисков (1568–1570), а в 1609–1610 годах все проживающие в Испании мориски были изгнаны из пределов страны, причем их имущество и земельные владения были захвачены испанской знатью, монастырями, духовными орденами и церковными магнатами.
Западная Европа ознакомилась со странами ханов по описаниям Плано Карпини, Рубрука и Марко Поло и по запискам авантюриста и литературного фальсификатора кавалера Джона Мандевиля, который по материалам подлинных путешествий в страны восточной и южной Азии создал увлекательную и полную небылиц книгу. Она пользовалась огромной популярностью в XIV и XV столетиях.
Кастилия в самом начале XV века попыталась вступить в непосредственные сношения с востоком. Посол короля Энрике III Клавихо направлен был к Тимур Ленгу (Тамерлану), но добрался до Самарканда, когда грозного завоевателя уже не было на свете. Клавихо оставил «Путеводитель», в котором описываются его путешествия из Кастилии в Среднюю Азию.
…
Высота пика Тенериф – 3 716 метров.
…
«По мере того как Бог давал им [морякам] все больше и больше явных примет, указывающих на близость земли, все более и более возрастали нетерпение и непостоянство и все пуще возмущались [моряки] против Христофора Колумба. И днем и ночью все, кто бодрствовал, не переставали ни на минуту роптать, и все, кто мог общаться друг с другом, соединялись, обсуждая, каким образом можно вернуться [в Кастилию]. При этом люди говорили, что было бы безумием и самоубийством рисковать своей жизнью, чтобы следовать безумным замыслам какого-то чужеземца, который готов принять смерть, лишь бы только сделаться большим господином, – и [того ради] очутился в том бедственном положении, в котором и он и они все находятся ныне.
И что обманывал он множество людей, особенно когда, противоборствуя столь великим и ученым людям, ратовал за свое предприятие или, вернее говоря, за свои бредни, которые и оценивались как суета и безумство, и когда говорил он, что для их выполнения достаточно дойти до тех мест, куда доселе еще никто не доходил и не отваживался доплывать… некоторые заходили еще дальше, говоря, что лучше всего было бы сбросить его в море, если он будет упорствовать, настаивая на продвижении вперед, а затем объявить, что он упал в море, когда определял высоту Полярной звезды квадрантом или астролябией; ведь так как он был чужеземцем, мало найдется людей или совсем таковых не будет, кто потребовал бы к ответу содеявших подобное, но зато найдется бесчисленное множество таких, кто будет утверждать, что такой конец уготован был ему Богом по заслугам за дерзость. В таких и подобных им разговорах проводили время моряки. И так говорили они день и ночь напролет; и ко всему причастны были Пинсоны, капитаны и старейшины всего люда, ибо все прочие моряки были уроженцами и жителями Палоса и Могера, и к Пинсонам все обращались и с Пинсонами вместе все сетовали…»
Далее Лас Касас отмечает, что Колумб, заметив настроение экипажа, вел себя с большой выдержкой и мужеством, настойчиво добиваясь осуществления своего замысла.
Таким образом, мореплаватели, зная наперед, в каком положении относительно Полярной звезды будут находиться в полночь любого дня звезды α и β, могли исчислять по ним время, приняв во внимание, что за 24 часа эти звезды описывают полную окружность и что, следовательно, за один час они, подобно стрелке часов, описывают дугу в 15. Существовала особая диаграмма, посредством которой определялось время. Она имела вид круга с фигурой человека в центре. На груди фигуры, точно в геометрическом центре круга, было изображение Полярной звезды.
На окружности, через равные промежутки в 45° (промежуток этот назывался линией), нанесены были полночные положения Стражниц в различные времена года. От Полярной звезды к каждой из этих позиций шли радиальные лучи, которые пересекали голову, руки, плечи и ноги человеческой фигуры.
По частям тела, которые пересекались радиальными линиями, назывались и положения Стражниц в то или иное время года.
Пример определения времени по звездам α и β приводится в записи дневника от 30 сентября. В полночь 30 сентября эти звезды должны были находиться на линии (то есть на 45) ниже правой (западной) руки. Колумб отмечает, что вечером они находились у правой руки, а на рассвете одной линией ниже левой руки и что за ночь прошли три линии. Следовательно, первое наблюдение Колумба относится к 9 часам вечера, второе – к 6 часам утра, так как именно за этот промежуток времени звезды α и β могли переместиться на три линии, то есть на 135.
По Полярной звезде ночью и по солнечным часам днем мореплаватели могли определять местное время, а подобные определения были необходимы им в повседневной навигационной практике.
«[Адмирал] обратился ко всем морякам и ко всему люду с речью, исполненной великой радостью, и призвал их воздать должное Господу, который ниспослал и ему и всем милости в плавании, и дал им такое тихое море, такие добрые и приятные ветры, такую спокойную погоду – без бурь и волнений, и избавил от всего, что обычно выпадает на долю тех, кто плавает по морям.
И так как он надеялся на близость Господню, которая даст им до срока землю, то убедительно просил он своих людей, чтобы этой ночью отправляли зорко вахту на баке и чтобы были настороже и высматривали землю тщательней, чем ранее это делалось. Сказано было в первом разделе инструкции, которая была получена каждым капитаном каждого корабля при выходе от Канарских островов, что в том случае, если будет пройдено 700 лиг и земля открыта не будет, должны будут [в дальнейшем] продвигаться лишь до полуночи, а это правило до сих пор не соблюдалось, но адмирал скрывал свое неудовольствие, чтобы не печалить людей, жаждавших увидеть землю. Поэтому он, вполне полагаясь на Господа, был уверен, что этой ночью они находятся очень близко от земли и, быть может, даже увидят ее. И каждый был должен приложить все старания в бдении, чтобы увидеть землю первым, ибо этому человеку, помимо королевской награды в 10 000 мараведи, обещал он дать шелковый камзол».
…
Здесь перечислены все паруса «Санта-Марии». Парусное вооружение каравелл Колумба описано в комментарии «Корабли первой флотилии Колумба».
Примечание Лас Касаса на полях рукописи дневника: «Это невозможно потому, что Куба находится всего лишь в. градусах [от экватора] и либо произошла ошибка из-за неисправности квадранта, либо же запись была искажена по недосмотру переписчика, как обычно и многократно случается в делах большой важности».
«Это ахе или бататы». (Примечание Лас Касаса.)
Плиний (Плиний Старший) – Гай Плиний Секунд (24–79 гг. н. э.), автор «Естественной истории» – подлинной энциклопедии естественных наук античной эпохи. В 36 книгах этого труда содержались сведения о животном и растительном мире, о народах, населяющих мир, географические описания, астрономические и космографические данные.
Колумб вряд ли знаком был с Плинием в оригинале. Он, однако, мог встретить выдержки из Плиния в «Зерцале мира» (Imago Mundi) Пьера д’Альи и в космографии Энея Сильвия Пикколомини (папы Пия II).
Замечание о «едином языке» на всех островах Индий, разумеется, лишено оснований. Сам Колумб неоднократно опровергает его, когда говорит, что индейцы, захваченные им на Гуанахани, не понимают языка обитателей Кубы. Индейцы Больших Антильских и Багамских островов говорили по крайней мере на семи или восьми языках.
В точке Б прикреплялся на тонкой шелковой нити свинцовый грузик (отвес).
Для определения высоты стояния какого-либо небесного светила наблюдатель устанавливал квадрант таким образом, что сторона АБ находилась на линии, проведенной от глаза к наблюдаемому объекту. Угол БВГ между стороной БВ и нитью отвеса являлся в этом случае искомым.
Разумеется, квадрант – инструмент весьма неточный. Пользование им становилось почти невозможным в открытом море, поскольку даже легкое волнение препятствовало правильной установке инструмента. А между тем именно в условиях дальних морских переходов особенно острой была нужда в определении широт, что, разумеется, было невозможно без угломерных инструментов.
Вряд ли данные определения широт по квадранту искажены переписчиком рукописи «Дневника», как это полагает Лас Касас. По всей вероятности, квадрант, которым пользовался Колумб, был неисправен.
Колумб сам отмечает это обстоятельство в записи от 21 ноября, в которой он указывает, что не будет пользоваться квадрантом до тех пор, пока на берегу не исправит его.
Испанский историк Наваррете предполагал, что ошибка в исчислении широты была вызвана тем, что в квадранте Колумба цена одного деления была вдвое меньше нормальной. Если это предположение справедливо, то ошибка, допущенная Колумбом, становится незначительной, так как при двойной цене деления широта того пункта, где производил определение Колумб, оказывается равной не 42, а 21 градусу. Истинная широта пункта, где Колумб вел свои наблюдения, – 23 градуса.
Таким образом, предположения Наваррете кажутся справедливыми. Однако маловероятно, будто Колумб, понимая, что показания квадранта получаются ошибочными, не принял во внимание особенности шкалы квадранта. Лас Касас, отмечая, что Колумб допустил ошибку и что остров Куба не может лежать под 42-м градусом, делает на полях «Дневника» примечание, в котором он указывает, что если бы это определение было справедливым, то Куба оказалась бы на широте «Флориды». Нас не должно удивлять это замечание, хотя ныне хорошо известно, что Флорида лежит между 24 и 31 градусами с. ш. В XVI веке Флоридой называлась у испанцев огромная территория, которая простиралась вдоль побережья Атлантического океана почти до рубежей Канады.
Весьма примечательное место в записях Колумба, позволяющее оценить истинность утверждений испанцев о людоедских наклонностях караибов. Версия о каннибалах – пожирателях человеческого мяса – возникла на основе неправильно понятых объяснений индейцев, взятых в плен Колумбом на Гуанахани.
Слухи о людоедах, населяющих некоторые острова «Индий», подействовали на воображение всех кастильских мореплавателей, которые стали усиленно собирать «доказательства», подтверждающие предположение Колумба. А спустя несколько лет после открытия первых американских земель кастильские колонисты стали совершать набеги на Малые Антильские и Багамские острова, уничтожая и обращая в рабство их жителей под предлогом борьбы с «бесчеловечными обычаями». Сам Колумб, используя им же созданную легенду о каннибалах-людоедах, в 1494 году разработал программу обращения в рабство индейцев, относимых к этой группе.
Исключительно ценное и важное наблюдение. Колумб (или Лас Касас, говорящий устами адмирала) отмечает, что у индейцев острова Куба имел место родовой строй. Это соображение подкрепляется метким и верным указанием на то, что значительные группы индейцев, принадлежащих к одному роду, жили сообща в больших домах. Любопытно, что первые путешественники, посетившие Америку, отчетливее представляли себе истинную структуру общественного уклада индейских племен, чем те европейцы, которые посещали американские земли в XVII и в XVIII столетиях.
Этот залив и был проходом, отделяющим Кубу от Эспаньолы (Бохио).
Лас Касас в «Истории Индий» указывает, что он не понимает, «почему подобное название было дано этому острову. И на Кубе и на Эспаньоле был один и тот же язык, но на этом языке остров [о котором идет речь] назывался Хаити (Haiti) – последняя гласная в этом слове долгая и ударная. По непонятным причинам остров получил имя Бохио, которым у индейцев обозначались их дома, сооружаемые из соломы».
Речь идет о плодах ямса, или ньямах (местное название – «ахе»). (См. комментарий к стр. 148.) Индейцы изготовляли из сушеных клубней ямса муку, а затем из этой муки пекли лепешки, которые назывались «касаби». Этот «хлеб» из «ньямов» был основной пищей коренных жителей Эспаньолы.
За два-три дня при отсчетах времени по ампольетам могли быть допущены грубые ошибки.
…
Любопытно, что испанцы называли касиками вождей индейских племен на Американском континенте, хотя языкам Мексики и Перу и не было известно это слово.
Это место представляет для биографов Колумба значительный интерес. Устами Лас Касаса Колумб сообщает, что он «ходит по морю 23 года». Если принять эту версию, то окажется, что уже в 1469 году Колумб стал моряком. Между тем по материалам генуэзских архивов удалось установить, что еще в 1471 году Колумб жил в Генуе и занимался ткацким ремеслом.
«Это был Гуаканагари, сеньор Марьена, области, где адмирал построил крепость и оставил 39 христиан». (Примечание Лас Касаса.)
Все эти сентенции об искренней любви Колумба к индейцам – плод измышлений Лас Касаса. Не только поступки, но и подлинные слова Колумба (см. его письмо Сантахелю и Санчесу и «Мемориал», посланный королям в 1494 году) свидетельствуют, что адмирал менее всего руководствовался соображениями гуманности в своей практической деятельности. Лас Касас, однако, не скрывает, что испанцы – спутники Колумба – вели себя по отношению к индейцам как сущие грабители и мошенники. Лас Касас говорит: «…но даже не давая ничего, они [испанцы] стремились взять и захватить все».
Юный индеец говорил не об островах, а о различных областях острова Эспаньолы, названия которых приведены в «Дневнике» неточно.
…
Любопытное противоречие в записях: 26 декабря отмечалось, что бухта Навидад – идеальное место для сооружения крепости и что Богу угодно было посадить «Санта-Марию» на мель только для того, чтобы испанцы могли оценить выгоды злосчастной бухты. Неделю спустя в «Дневнике» отмечается, что бухта Навидад отнюдь не лучшее место для закладки города и крепости. А в записи от 6 января вновь отмечается, что для основания поселения нет места удобнее, чем Навидад.
Заповеди Колумба его спутникам, остающимся в Навидаде, выдержаны в стиле, который весьма мало свойствен адмиралу. Эта длинная проповедь, вероятно, от первого до последнего слова вставлена в копию-конспект «Дневника» Лас Касасом. Все изложение «восьми заповедей» ведется ретроспективно. Лас Касасу превосходно была известна судьба 39 испанцев, оставленных в Навидаде. Зная об этом, он влагает в уста Колумба речь, в которой адмирал с прозорливостью ясновидца предостерегает своих сотоварищей и повелевает им не совершать как раз те поступки, которые явились причиной их гибели.
Речь идет, видимо, о реке Яки. Лас Касас в примечании на полях «Дневника» указывает, что в песках реки Яки действительно добывалось золото. Однако он отмечает, что «адмирал, вероятно, полагает, будто все, что блестит, золото», и принял за этот металл золотистые блестки «магазита» (по всей вероятности, так называл Лас Касас пирит).
Не совсем ясно, имеет ли в виду Колумб сирен или речь идет здесь о дельфинах. Испанское слово «serena» в одинаковой степени может быть отнесено и к мифическим сиренам, и к вполне реальным дельфинам. В существование сирен верили моряки не только в XV веке, но и столетие спустя, в начале XVII века, английский мореплаватель Г.Гудзон описывал внешний вид сирен, встретившихся ему в заморском плавании.
Это место свидетельствует, что адмирал немного знал астрологию, хотя, как кажется, расположение планет указано здесь неправильно по вине дурного переписчика, который снимал копию с [дневника]. (Примечание Лас Касаса.)
Корабль 6 февраля находился на 36° с. ш. и 41° з. д. Между тем Ролдан полагал, что «Нинья» зашла значительно дальше к востоку (примерно до 36° з. д.) и что она идет на широте Порту-Санту, то есть на 33° с. ш. Винсенте Яньес Пинсон считал, что «Нинья» 6 февраля зашла еще дальше к востоку, чем это предполагал Ролдан (остров Файял лежит на 28°40′ з. д.). 7 февраля Перо Алонсо Нинья определил положение «Ниньи» с еще большей погрешностью. По его расчетам, корабль находился на 26° з. д. и 34° с. ш., тогда как 7 февраля «Нинья», вероятно, пересекла только 38° з. д. и шла на 37° с. ш. Именно эти расчеты и привели 10 февраля всех пилотов к ошибочному заключению, будто «Нинья» вступила в воды Мадейры и Порту-Санту, оставив позади себя Азорские острова. Если верить Лас Касасу, Колумб правильнее определил 10 февраля положение «Ниньи». Пересечение меридиана Файяла и широтной линии, проходящей через Нафе (близ нынешней Касабланки), дает координаты – 28°45′ з. д. и 36°30′ с. ш. Фактически «Нинья» 10 февраля находилась на 33° з. д. и 36° с. ш. Таким образом, 10 февраля пилоты ошиблись в определении пункта, где находилась «Нинья», – на 1200 км, а адмирал – на 400 км.
Речь идет о двенадцатилетнем Диего и четырехлетнем Фернандо (Фернанде) – сыновьях Колумба, оставленных им в Кордове.
В записи 10 февраля отмечается, что адмирал, возражая пилотам, утверждал, что «Нинья» находится на долготе Файяла и на широте Нафе (Касабланки). Во время шторма трудно было высчитать пройденное расстояние, и поэтому предположение Колумба о том, что 15 февраля «Нинья» должна была находиться у Азорских островов (если только мнение это не внесено в «Дневник» Лас Касасом), свидетельствует, что он хорошо ориентировался на море; впрочем, едва ли можно поставить в вину его пилотам допущенные ими ошибки, если учесть признание адмирала, сделанное им в записи от 18 февраля, в которой он говорит, что намеренно вводил в заблуждение пилотов и моряков, желая «остаться господином дороги в Индии».
Здесь Колумб впервые упоминает о «земном рае», лежащем у «предела востока».
Впоследствии, совершая свое третье плавание, Колумб искал этот рай на открытых им берегах южноамериканского материка. Рассуждениями о местоположении «земного рая» заполнено его письмо королю и королеве о результатах третьего путешествия, которое помещено в этой книге.
Речь идет об Алькасовасском соглашении 1479 года, по которому кастильским кораблям запрещался доступ в воды, омывающие западные берега Африки. Об Алькасовасском соглашении см. комментарий к булле «Inter caetera» № 2.
Королевскими грамотами от 30 апреля 1492 года «палосским людям» (los de Palos) предписывалось в десятидневный срок снарядить корабли для заморской экспедиции адмирала моря-океана – Кристобаля Колона (Христофора Колумба). Одновременно было объявлено, что требуются матросы и иные сведущие в морском деле люди на корабли, которые скоро должны отправиться «в некую страну, что лежит в море-океане, для неких дел, выполняемых на нашей [то есть королевской] службе».
Туманная и загадочная формулировка конечных целей экспедиции и ее маршрута и отсутствие в документах, датированных 1492 годом, ссылок на «Индии», «Сипанго» (Японию), «Катай» и прочие восточноазиатские земли, побудила в свое время американца Виньо полностью отвергнуть традиционную трактовку предприятия Колумба как плавания к странам Востока западным путем. Споры между последователями Виньо и их оппонентами ведутся до сих пор, причем и та и другая сторона строит всю свою аргументацию на произвольном толковании не менее произвольно подобранных документов, совершенно игнорируя реальную историческую обстановку, в которой велась подготовка экспедиции Колумба. Но каковы бы ни были подлинные цели экспедиции и причины, побудившие Фердинанда и Изабеллу излагать так неясно свои грамоты и указы, обращенные к широкой публике, необходимо отметить, что атмосфера тайны, окружавшая экспедицию, не содействовала успеху вербовки экипажей.
В материалах судебного процесса, который наследники Колумба вели с испанской короной, имеются свидетельские показания участников первого плавания и жителей Палоса, Могера и Уэльвы, данные спустя 22 года после благополучного возвращения Колумба из первого путешествия. Почти все очевидцы памятных событий лета 1492 года утверждают, что людьми овладевал страх при мысли о плавании в неведомые воды.
Сам Колумб в момент составления апрельских грамот отлично представлял себе, что набор экипажа окажется нелегким делом. Он убеждал короля и королеву, что необходимо предоставить льготы участникам экспедиции, чтобы более заманчиво казалась перспектива трудного плавания. По его настояниям 30 апреля 1492 года Фердинанд и Изабелла подписали указ об отсрочке разбора гражданских и уголовных дел, возбужденных против лиц, отправляющихся в плавание с Колумбом, вплоть до возвращения экспедиции в Кастилию. Этот указ дал повод некоторым исследователям, без других веских оснований, предположить, что корабельные команды в основном комплектовались из преступников, которые стремились подписать контракт, чтобы спастись от галер и виселицы. Между тем из всего экипажа флотилии завербовались на корабли, желая воспользоваться привилегией, данной королем и королевой, только приговоренный к смерти за убийство в драке Бартоломе де Торрес и трое его друзей, которых ожидала та же кара за то, что они помогли Торресу бежать из тюрьмы.
Если к июлю комплектование экипажей и удалось закончить, то подобный успех должен быть в значительной мере отнесен на долю спутников адмирала в первом плавании, Мартина Алонсо Пинсона и Пералонсо Ниньо.
Вне зависимости от того, как складывались с самого начала и как сложились впоследствии отношения между Пинсоном и Колумбом, следует подчеркнуть, что Пинсон был заинтересован в экспедиции и прилагал все старания, чтобы быстрее завершить ее подготовку.