И она пробовала, искала образы целыми днями. Занятия с египтянином закончились, теперь ничто не отвлекало от новых и новых ватманов с надписями и рисунками. Горы туфель заполняют ватман, выпадают из него: «Идеи юдофобии и обувь уничтоженных евреев». Много серых зигующих человечков и один красный, посередине, опустил голову и скрестил поднятые руки: «Не соглашайся со злом, даже если все вокруг согласились». Овал лица и усы Адольфа, сзади контур Большого дворца искусств Хайфы и костер: «Осторожно, безумие заразно!» Звезда Давида, выведенная крошечными росчерками, сплетающимися друг с другом повторами слова jew jew jew. Полумесяц штришками арабской вязи, единственным словом, написание которого она знала, именем Лейла, папа дарил ей такой медальон. Сжатый черный кулак из слов I matter. Пусть будет триптих, надпись поверх трех ватманов: «Вы лучше? Они хуже? Вы страдали? Согласись три раза и убей первым». Большое сердце, раненое, плачущее кровью, как слезами: «Пусть зло остановится на тебе, не передавай дальше». Горбатый человечек с нацистским знаком вместо сердца («они не поймут, ну да ладно») и знаменитыми квадратными усиками. Изо рта выходит пузырь со словами: «Я лучше, я имею право, потому что …» Следом варианты с продолжением: «Я белый», «Я страдал», «Я ариец», «Я черный», «Я еврей», «Я избран Богом», «Я веду священную войну», «Я чистой расы», «Я сильней», «Я в меньшинстве», «Меня обижали», «Меня отвергали».
Так пролетела неделя. Очнувшись, Лейла нашла на кухне завалы из немытой посуды и пустых упаковок из-под еды на заказ. Сложив пакеты и коробки друг в друга, вынесла к мусоропроводу, забрала почту, вымыла посуду и протерла столы, открыла все окна и запустила робот-пылесос. После недельного заточения дома он казался урчащим живым существом.
В обед позвонила Даниэлю в клинику, поблагодарила за именное приглашение на Триеннале, которое тот прислал. Доктор спрашивал про самочувствие, и да, он вернулся из Европы, было бы здорово пообедать или поужинать вместе, но позже, при случае, как он будет в Хайфе. Лучше даже вместе с Ади, Лейле не помешает договориться о новых проектах – Даниэль все устроит. Они с доктором столько уже не виделись, Лейла почти расстроилась из-за такой очевидной теперь дистанции, но была слишком увлечена своими рисунками.
Ее с Ханной звала на открытие еще и Этани. Лейла с усмешкой представила, как одновременно радовалась и злилась такому приглашению подруга. Триеннале начиналась уже на днях, надо позвонить Ханне и договориться, где они встретятся.
Ватманы были готовы. Лейла до самого вечера продолжала думать, как лучше всего показать журналистам эти работы, но толковых идей не появилось. Она отложила мозговой штурм на завтра и пару часов гуляла по своему району, любуясь отражениями небоскребов в искусственных озерах. Потом выпила пару бокалов вина на балконе, легла в кровать. Засыпая, думала снова, как тогда, сидя с Давидом у озера: все-таки она тут не зря.
Солнце взошло и уже садилось. До обеда Лейла опять ходила по дому туда и обратно: приседала то на диван, то на краешек кровати. Плавала в бассейне на крыше, только расслабиться на лежаке под солнцем не получалось. Триеннале открывалась уже завтра, а четкого плана, что делать, так и не было.
В голове бешено крутилась только мысль о воде доктора Натансона и информационной кампании вокруг нее. Чтобы не создавать проблемы с нехваткой ресурсов, таким «долгожителям» вовсе не обязательно скрываться или сокращать жизнь остальных, как говорила Ханна. Достаточно всем «неизбранным» под видом той же воды или чего-то еще прорывного давать плацебо и жить открыто, быть лучшей витриной для товара, еще и денег сделать. Вуаля, вот и маркетинговый план. Хотя при желании так же могут пиарить и что-то совсем уж вредоносное … Одергивала себя: о чем она вообще, завтра же выставка.
А вот продумывать, что делать на Триеннале, совсем не хотелось. Последствия этого тоже: что ж, прощай новая уютная жизнь в Хайфе. И все равно какая-то неуправляемая энергия, решимость переполняли Лейлу. Надо пронести и выставить работы, раз уж в одном месте и в одно время собирается мировая верхушка политиков и художников, раз это увидит весь мир. Трансляции были единственным окном в другие страны, все смотрели их. Да, надо только попасть в прямой эфир. Главное, пронести работы, а там, на месте, она разберется.
Лейла с вечера приготовила аккуратное черное платье и белый кружевной воротник. Перебрала выстраданные работы, выдохнула: «Такие они у меня беспомощные. Ну да ладно». Положила рядом тубус, одолженный загодя у Ханны в галерее. Выпила последний оставшийся бокал вина и легла спать.
Глава 5