Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Скоро мне пришлось испытать другое следствие военного положения. Мы остановились перед громадною баррикадой зелени. Два очень толстых дерева и несколько малых со множеством лиан и т. п. запрудили так речку, что и думать нельзя было прорубиться. Мантри предпочел протащить пирогу по берегу, что стоило немало труда, — рубить стволы, лианы, тащить пирогу. На мою долю пришлось прорубить себе тропинку и прогуляться по болоту. Так как пирога была слишком мала, чтобы спать в ней, я приказал в 4 часа искать сухого места на берегу. Около холма Панкаман-букит нашлось такое. Я приказал построить высокое бали-бали, затем, постлав одно каучуковое одеяло, другое приспособив в виде крыши, устроил себе помещение на ночь. Внизу могли лежать мои вещи, и даже я мог сидеть. Люди оран-утан устроили себе неподалеку пондо из кадьяна пироги и постлали на несколько срубленных ветвей циновки на ночь. Когда стемнело, группа, расположенная у костров, окрестность, освещенная молодым месяцем, с быстрою рекою и разнообразной растительностью были очень живописны. Но комары, голодные и многочисленные, часто будили меня. Ночью даже я должен был будить людей, чтобы поправлять огонь.

[13] января. В 2 часа ночи вода в реке поднялась (прилив), и мои люди должны были переместить свое пондо, перенеся его выше. Ночью дождь несколько раз шел очень сильно. Утром он также мешал мне сделать эскиз моего бивуака. Все утро, пока мы не добрались до рума-пасон Квала-Индау, дождь не переставал.

Рума-пасон была хижина, построенная на сваях при впадении р. Кахан в Индау, так что она стояла совершенно в воде. Две высокие лестницы вели к большой веранде, пол которой состоял из круглых необтесанных бревен, на ней находилась пушка. Я вошел в хижину, которая оказалась небольшою казармой. Посредине, вокруг стойки, стояли старые английские ружья, одну половину хижины занимали невысокие нары, отгороженные циновками, на другой половине валялись на грязных циновках человек восемь, которые оказались солдатами этой крепости. Я спросил начальника. Довольно молодой малаец с энергичным лицом представился как «капала». Я ему объяснил, что у меня письмо махарадьи и что я отправляюсь к морю, в Индау, затем вернусь сюда, чтобы отправиться через Иохор-Лама в Иохор-Бару, что мне надо людей и прау и я надеюсь, что он все устроит.

Прочтя письмо махарадьи, он отвечал на все «боле». Я попросил его дать, не отлагая, риса моим спутникам, оран-утан, которые дрожали от холода (шел проливной дождь) у дверей, не решаясь войти, боясь малайцев, и сказал им, чтобы они приблизились к огню. Пока одну половину нар (другая, отгороженная циновками, оказалась комнатой начальника) освобождали от вещей, завешивали моим каучуковым одеялом и приготовляли мне помещение, я спросил моего нового знакомого, знает ли он человека, которому адресовано письмо, данное мне инчи Андой. Оказалось, что он и есть это лицо. Я ему рассказал о виденном и слышанном, о войне, и прибавил, что мы мало надеялись застать кого-либо в рума-пасон. От него я узнал, что, действительно, люди Пахана говорят, что не оставят эту рума-пасон, так как махарадье Иохорскому принадлежит правый берег р. Индау, а рума-пасон стоит на левом берегу, который принадлежит Пахану. На самом деле они называют нарочно р. Кахан (или Сомброн, как ее здесь называют) — Индау, что оспаривают иохорцы. Я знаю только, что, когда плыл по р. Кахан, я ни разу не слыхал от оран-утан, что это Индау.

Гарнизон рума-пасон состоит всего из тринадцати человек, и начальник уверял меня, что их всех перебьют, если дойдет дело до схватки. Далее я узнал от него, что хотя он сам никогда не пользовался этим путем, но знает, что отсюда можно добраться до Иохор-Бару дней в пять по рекам Сомброн, Кахан и Маде, затем один день ходьбы пешком до Иохор-Лама. По Индау живет много оран-утан, и, поднявшись по реке, можно дойти до высокой горы Улу-Индау.

Так как в этот день я, за неимением риса, кроме пяти испеченных неспелых маленьких бананов, ничего не ел, то позавтракал с большим аппетитом.

Устраиваясь в своем помещении, я встал так, что хорошо мог видеть через перегородку из циновок внутренность комнаты Майман-Али, большую часть которой занимала постель, закрытая большим кламбу. Майман-Али не было, и из-за занавески выглянула, к большому моему удивлению, женская головка. Я вспомнил, что он мне говорил, что хотя он только три месяца здесь, но уже успел жениться. Несколько раз, пока мужа не было, молодая женщина выглядывала из-за занавески и посматривала на меня.

Почти весь день шел дождь.