Более 34 тысяч гектаров земли, принадлежавшей эстансии, были разделены проволочными загородками на несколько обширных пастбищ, каждое размером с небольшую английскую ферму. В буйных травах скот себя чувствовал превосходно, а птицам, если не считать нескольких рощиц, здесь приютиться и вить гнезда было негде. Тем не менее некоторым из них в конце концов удалось приспособиться к жизни в открытой, негостеприимной местности.
Едва ли не лучше всех с этой непростой задачей справился рыжий печник, или алонцо, как его называют местные жители, маленькая, ржаво-бурая птичка размером с дрозда. Она не прячет гнездо от хищников или любопытных коров, но, чтобы защитить кладку и выводок, строит из высушенной солнцем грязи куполообразную «неприступную крепость», похожую на глиняные печи, в каких местные жители пекут хлеб. Это основательное сооружение сантиметров тридцать в длину, со входом шириной с человеческую ладонь, изнутри разветвляется на несколько ходов, а гнездовая камера отделена дополнительной внутренней стеной с таким узким отверстием, что в него с трудом протискивается сама птица.
Прятать столь надежное сооружение надобности нет, и рыжий печник нередко возводит «свой дом, свою крепость» на самых видных местах. Если не найдет деревьев, строит жилище на изгороди, на телеграфном столбе, на любой опоре, лишь бы она возвышалась над землей, где кладку может случайно растоптать скот. Как-то мы обнаружили гнездо, прикрепленное к верхней перекладине ворот, ведущих во двор. Каждый раз, когда они открывались, птичьи хоромы поворачивались почти на 90 градусов.
Алонцо, доверчивые и храбрые создания, очень любят людей и охотно поселяются по соседству с ними. Пеоны, то есть пастухи, отвечают им взаимностью, и подобно тому, как европейцы называют крапивника корольком, а маленькую невзрачную птаху с яркой грудкой — малиновкой, здешние крестьяне придумывают для рыжего печника множество разных прозвищ — от почтительного
В лощинах, на склонах холмов и на берегах ручьев мы нередко натыкались на заросли колкого растения, которое в этих местах называют карагуатой, с розеткой остроконечных листьев, из которой метра на три поднимались усыпанные плодами стебли. Эти места служили прибежищем для множества мелких ярких птиц, которые не очень любили открытое пространство.
Время от времени за пропитанием сюда прилетали длиннохвостые королевские тиранны. Они рывками переметывались от стебля к стеблю, а порой усаживались на самую верхушку особенно высокого растения и заливались звонким, ритмичным щебетом, то раскрывая, то складывая изящный раздвоенный хвост. Иногда мы встречали вдовьих тираннов — белоснежных птичек с черным кончиком хвоста и маховыми перьями траурной окраски, а несколько раз нам посчастливилось увидеть тираннов
Однако самыми изысканными обитателями кэмпа, несомненно, были нанду. Дик считал нас учеными занудами и чистосердечно недоумевал: страус как страус, зачем ему еще одно имя? Действительно, нанду очень похож на своего африканского дальнего родственника, но стоит присмотреться, и видишь, что он чуть поменьше, оперение у него не черно-белое, а пепельно-серое, а на ногах не три, а два пальца.
Мы не раз видели, как нанду грациозно, словно манекенщицы на подиуме, ступают по луговым травам. Действовавший в эстансии многолетний запрет на охоту избавил их от страха перед людьми, и они позволяли нам подъехать совсем близко, а если мы нарушали границы, нанду предупреждающе поднимали головы и, совсем как олени, испуганно озирались. Вытянутые шеи придавали им надменный вид, но большие, влажные глаза выдавали приветливый, кроткий нрав.
Нанду не умеют летать; пушистые, рыхлые крылья, вероятней всего, нужны, чтобы защитить от холода тело, покрытое только короткими кремового цвета перьями. Когда нанду распушают крылья, словно хотят укутаться, они напоминают замерзших танцоров в теплых накидках.