Мыться в такой «ванной» было невозможно, но она как нельзя лучше подходила для наших животных. Крупный пушистый совенок быстро освоился в полумраке, напоминавшем о родном темном дупле, и со счастливым видом уселся на кронштейн, торчащий из камышовой стены. Шестеро тучных жаб обжили склизкие впадины под ванной, а юный крокодил примерно метр длиной поселился в полуоблезлой емкости.
Правда, ванна оказалась для него не самым надежным пристанищем. Днем он тщетно пытался вскарабкаться по ее гладким стенкам, а ночью, поднабравшись сил, все-таки вылезал, и утром мы обнаруживали его на полу. Возвращение крокодила превратилось в ритуал, который предшествовал завтраку. Совершали его по очереди: каждое утро один из нас закрывал крокодилу мокрой фланелью глаза, хватал его за шкирку и быстро опускал гневно хрюкающую рептилию в ее «бассейн».
С тех пор, куда бы нас ни занесло — в Суринам, на Яву или в Новую Гвинею, — мы держали наших колибри, хамелеонов, питонов, электрических угрей и выдр исключительно в ванных. Однако хоромы, которые нам выделил Дик Бартон, превзошли все ожидания: массивная дверь с надежной защелкой, за ней — бетонные стены, кафельный пол и не только ванна, в которую из кранов безотказно течет вода, но полноценная раковина и унитаз. Словом, возможностей было предостаточно.
Когда мы летели в Ита-Каабо, я был уверен, что места для животных на обратном пути не найдется, но по прошествии дней память о размерах самолета стерлась. Разглядывая ванную, я думал, что не воспользоваться ее пространством было бы преступлением, и про себя решил: одно или два мелких создания мы все-таки с собой прихватим.
Первого постояльца я нашел, когда однажды, после ливня, ехал верхом по кэмпу. Поля затопило, в низинах образовались мелкие озерца дождевой воды. Я пытался их объехать и вдруг поймал на себе испытующий взгляд: из воды на меня смотрела чья-то похожая на лягушачью морда. Как только я спешился, она исчезла в грязной воде. Я привязал лошадь к ограде и решил подождать: вдруг она появится снова. Вскоре любопытная морда показалась на другом конце лужи. Я подошел поближе: нет, это явно не лягушка. Загадочное существо снова ушло под воду, немного проплыло, оставляя за собой мутную полоску, и остановилось. Я опустил руку в воду и вытащил маленькую черепашку.
У нее было необычайно красивое, покрытое сложным черно-белым узором подбрюшье и такая длинная шея, что она не втягивала ее горизонтально, как обычные черепахи, а поворачивала и укладывала под панцирем вбок, прижимая голову к конечностям. Сомнений не оставалось: я держал на ладони бокошейную черепаху, не то чтобы редкое, но очень симпатичное создание, такое маленькое, что место для него в самолете наверняка найдется, даже если путешествовать ему придется в моем кармане. А пока наполовину наполненная ванна с двумя булыжниками, на которые можно забраться, когда надоест плавать, станет для нее превосходным жилищем.
Два дня спустя, в одном из ручьев, мы нашли ей компаньона. Когда они неподвижно лежали на дне ванны, можно было заметить, что у них под подбородком, словно ленточки на адвокатском наряде, свисают яркие черно-белые полоски кожи. Возможно, в природном водоеме эти странные подвижные отростки приманивают к черепахам, которые, словно камни, залегают на дне, мелких рыбешек, но в ванне подобные хитрости были не нужны, ибо каждый вечер мы доставляли нашим подопечным из кухни кусочки сырого мяса. Они живо брали его с пинцета и жадно глотали, подергивая шеями. После ужина мы высаживали черепах из воды и пускали погулять по каменному полу, а сами использовали ванну по прямому назначению.
Мне очень хотелось узнать, какие броненосцы живут в этой части Аргентины; кто знает, вдруг нам встретится вид, которого нет в Парагвае. Дик рассказал, что в здешних местах обитают в основном девятипоясные армадиллы, каких мы видели в Куругуати, а также другие, которых он называл «мулита», что означает «маленький мул», казавшиеся незнакомцами. Дик обещал попросить пеонов принести одного, если его найдут, и на следующий день его управляющий приехал с мешком, в котором копошился зверек.