Мы с Чарльзом засняли всю сцену, и тут до нас дошло, что за зверем предстоит лезть на дерево, а это занятие не из приятных. Разъяренные муравьи облепили все ветки, и, если их укусы так досаждают муравьеду, можно представить, как больно будет нам. К счастью, на помощь пришел сам тамандуа: он слез с дерева, уселся на землю и принялся отчаянно тереть правое ухо задней лапой. Бедняга так страдал от вездесущих муравьев, что даже не заметил, как Джек его поднял и переселил в клетку. Оглядевшись в своем новом жилище, муравьед мирно устроился в углу и начал старательно вычесывать левое ухо.
На исходе дня мы взяли батарейные фонари и отправились на ночные поиски. В темноте лес превратился в пугающее, заколдованное место, где течет невидимая человеку шумная жизнь. Звуки то и дело менялись: над рекой разносилось звонкое кваканье лягушек, а в лесу отовсюду доносилась перекличка насекомых. Мы быстро привыкли к жужжанию и стрекоту, но каждый раз, когда неожиданно раздавался треск падающего дерева или непонятный вскрик, душа уходила в пятки.
Парадоксальным образом в темноте мы смогли увидеть тех, кого не замечали при свете: глаза животных служили своеобразными «отражателями», и стоило направить луч на существо, которое смотрело в нашу сторону, во тьме вспыхивали две светящиеся точки. По их цвету, размеру и расположению нетрудно было угадать, кто на нас смотрит.
В реке фонарь выхватил четыре тлеющих уголька: на дне залегла пара кайманов, их глаза мрачно светились над поверхностью воды. В кроне высокого дерева мы углядели мартышку. Разбуженная нашими шагами, она повернулась, чтобы на нас посмотреть, заморгала, огоньки тут же исчезли, и по хрусту ветвей мы догадались, что она повернулась к нам задом и скрылась в листве.
Стараясь ступать бесшумно, мы вошли в заросли бамбука; его стебли, скрипя и потрескивая, покачивались на ночном ветру высоко над головой. Джек выхватил фонарем стелющиеся по земле заросли колючей травы.
«Здесь должны быть змеи, — радостно прошептал он. — Обойди с другой стороны и, как только тебя что-нибудь напугает, беги ко мне».
Я не без опаски пошел в непроглядную тьму, рассекая бамбук своим мачете. Вдруг свет фонаря упал на маленькую лунку в земле.
«Джек, — тихо позвал я, — смотри, здесь нора».
«А почему бы ей здесь не быть? — чуть раздраженно отозвался он. — Есть ли там кто-нибудь, вот в чем вопрос».
Я осторожно опустился на колени и заглянул внутрь. Из глубины на меня глядели три маленьких блестящих глаза.
«Точно есть, — заверил я. — И у того, кто там сидит, три глаза».
Джек тут же прибежал ко мне, и мы стали вглядываться в нору. Свет двух фонарей выхватил распластавшегося на земле черного мохнатого паука величиной с мою ладонь. То, что я увидел, было всего лишь тремя глазами из восьми, поблескивавших на его омерзительной голове.
Паук угрожающе поднял две передние конечности, показал переливчато-синие пятки и продемонстрировал огромные, кривые ядовитые клыки.
«Красавец, — нежно прошептал Джек. — Только бы не убежал».
Он положил фонарь на землю и нащупал в кармане жестянку из-под какао. Я нашел ветку и аккуратно просунул ее в нору. Паук резко вытянул передние ноги и кинулся на хворостину.
«Осторожнее, — предупредил Джек. — Если ты заденешь хотя бы одну его волосинку, паук долго не проживет».
Джек протянул мне жестянку.
«Приставь ее ко входу в нору, а я посмотрю, удастся ли его выманить».
Он подался чуть вперед и вдавил нож в землю позади норы так, что паук почувствовал легкое землетрясение. Встречаться с новой опасностью ему явно не хотелось, и он немного отступил. Джек повернул нож в земле. Задняя часть норы осыпалась, перепуганный паук резко бросился вперед и приземлился точно в ловушку. Я поспешил еe плотно закрыть.
Джек довольно улыбнулся и вернул жестянку в карман.
Следующий день должен был бы стать нашим последним днем в Аракаке: через три дня из Моравханны отплывал наш пароход, а дорога в устье Баримы занимала не меньше двух суток. В полдень за нами должен был прийти джип угольной компании, чтобы отвести нас в разведочный лагерь. Дожидаясь машины, мы увлеченно гадали, какие животные нас ждут в 30 километрах отсюда. Но полдень давно прошел, а управляющего все не было. Он появился ближе к вечеру и стал рассыпаться в извинениях: увы, вездеход сломался, только сейчас его удалось починить, но ехать в лагерь уже слишком поздно. Мы спросили, каких животных они собирались нам передать, если бы мы приехали.
«Был у нас ленивец, — начал он, — но, к сожалению, умер, жила мартышка, но сбежала. И все же, я уверен, пару попугаев мы для вас бы нашли».
Мы слушали его со смешанным чувством. С одной стороны, нам было грустно: еще бы, забраться так далеко и привезти всего лишь нескольких животных, а с другой, мы с облегчением думали о том, что без поездки в лагерь вполне сможем обойтись.