Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Орангутан был совсем юный, не более двух лет от роду. Назвали юношу Чарли. Первые двое суток мы его не трогали: пусть обживется. На третий день я открыл дверцу и осторожно протянул руку. Чарли грозно оскалился, обнажив желтые зубы, и попытался меня цапнуть. Я не отступался, и в итоге мне было позволено протянуть руку и почесать уши, а также внушительных размеров пузо. В награду за храбрость он получил немного сладкой сгущенки. Пополудни я снова нанес орангутану дружественный визит. На сей раз он был так любезен, что я дерзнул предложить ему слизнуть сгущенку у меня с пальца. Чарли кокетливо сложил бантиком толстые, подвижные губы и шумно слизал липкое молоко, не выказывая ни малейшего намерения меня укусить.

Почти весь день я сидел у клетки, негромко беседовал с Чарли и, просунув руку между прутьями, ласково почесывал ему спинку. К вечеру он проникся ко мне таким доверием, что позволил осмотреть раненые конечности. Я бережно взял его за руку и принялся накладывать антисептическую мазь на запястье. Чарли угрюмо следил за моими действиями, терпеливо дождался, пока я закончу, и тут же принялся слизывать антисептик, по виду поразительно напоминавший сгущенку. Удержать его было невозможно, и я утешал себя тем, что хотя бы немного лекарства на ранах он оставит.

Освоился Чарли на удивление быстро. Вскоре он не только великодушно сносил мои нежности, но капризно требовал их. Всякий раз, когда, проходя мимо него, я не останавливался, чтобы с ним поговорить, он громко и требовательно подзывал к себе. Как только я непозволительно долго, по мнению Чарли, задерживался у живших по соседству птиц, сквозь прутья обезьяньей клетки просовывалась длинная, тощая рука и тянула меня за штаны. Орангутан был так настойчив, что я приучился одной рукой кормить птиц, а другой пожимать длинные, узловатые обезьяньи пальцы.

Мне очень хотелось выпустить его из клетки, чтобы он мог немного размяться. Однако выходить Чарли отказывался. Судя по всему, он считал клетку не тюрьмой, а уютным домом и ни за что не соглашался променять его на неведомые просторы палубы. C выражением мрачной торжественности на темно-коричневой физиономии он угрюмо сидел в углу, время от времени прикрывая глаза желтыми веками.

В конце концов я решил выманить его жестянкой теплого сладкого чая, к которому он пристрастился в последние дни. Завидев любимое питье, орангутан выжидательно уставился на меня, но вместо того, чтобы почтительно протянуть ему консервную банку, я оставил ее за открытой дверцей клетки. Чарли возмущенно заверещал, тем не менее приблизился к выходу и осторожно выглянул. Я отодвигал жестянку все дальше, наконец он вышел, наклонился, держась за дверцу, и принялся лакать. Допив чай, он немедленно вернулся в свое жилище.

Чарли пьет чай

На следующий день, как только я открыл клетку, Чарли вышел самостоятельно, забрался на крышу своего жилища, и мы немного поиграли. Я щекотал его подмышки, а он заваливался на спину и беззвучно хохотал. Вскоре играть ему надоело, и он решил исследовать палубу. Для начала орангутан внимательно, просовывая пальцы между прутьями каждой клетки, изучил животных. У жилища Бенджамина он задержался и с любопытством приподнял ткань, которой была накрыта клетка; медвежонок, думая, что пришла еда, радостно зарычал, и Чарли поспешно ретировался. У висячих попугайчиков он умудрился стащить кривым пальцем немного риса, но я вовремя его остановил. После того как животные были осмотрены, внимание Чарли переключилось на множество предметов, лежащих на палубе. Он поднимал их один за другим, подносил к приплюснутому носу и с пристрастием обнюхивал, чтобы оценить на предмет съедобности.

Через некоторое время я решил, что Чарли пора домой. Однако он думал иначе и медленно, вразвалку стал от меня удаляться. Ушибленные ребра по-прежнему болели так, что я мог передвигаться только со скоростью откормленного орангутана, и наш masinis от души потешался, глядя, как я плетусь за Чарли и убеждаю его вернуться. Поддался он только на взятку. Увидев, что я положил в глубине клетки яйцо, Чарли величественно прошествовал в свое жилище, аккуратно отбил верхушку яйца и с наслаждением его выпил.

С этого дня в распорядок нашей жизни вошла полуденная прогулка Чарли. Команда его полюбила, хотя поначалу относилась к нему с опаской: если он начинал хулиганить, предпочитала с ним не связываться, а звала на помощь нас. Под конец они совсем сдружились, и, когда мы подплывали к Самаринде, сидящего в рулевой рубке, рядом с Па, орангутана вполне можно было принять за нового члена экипажа.