Путешествия по следам родни (СИ)

(Сейчас, однако, не могу воссоздавать этот маршрут, потому что уже и самые воспоминания о 1997 годе не воспроизводимы на благо, если отчет времени вести отсюда, из сейчас: мне т а м в с ё противно, и всех этих милых свойственников, от которых мнил так дешево отделаться, ныне патологически ненавижу. Мать и тетя Лидия Брязгина умерли с тех пор, а кроме них, никого у меня не оказалось. И залезать туда теперь, когда они все живы, включая восьмидесятилетних, а матушка мертва, - только провоцировать себя на самоповтор. Я знаю только, что они безусловно и поголовно сумасшедшие, все эти семьдесят со всеми их детьми, квартирами, машинами, дачами, деньгами, великими замыслами относительно детей, автомобилеманией, самогоноварением и всех цветов радуги паскудством. Эти путешествия, эти «счастливые дни» я ныне вспоминать прекращаю. Родня славно поиздевалась надо мной, который болел и скудался четырнадцать лет подряд, над моей дочерью, которую бессчетно оперировали с грудного возраста до отрочества, над моей матерью, которая прожила одиноко, и особенно над бедной безумной теткой Лидией Брязгиной, которую, наконец, и сгноили в сумасшедшем доме. Они славно пожили эти годы, эти семьдесят сумасшедших бесстыдников. Бог им судья. И даже то, что в свои пятьдесят я совершенно не известен в литературном мире, что многолетние мои занятия найдут ли отклик и будут ли опубликованы, Бог весть, - и это можно не простить, нет, а в реестр их достижений записать золотыми буквами: м ы т р и д ц а т ь л е т у б и в а л и р о д с т в е н н и к а, н е п р е д л а г а я н и к а к о г о в о з д а я н и я, - а жаль только, что, может, таким же вот днем, как сегодня, когда и окна будут так же разузорены ветром, и заря сквозь них забронзовеет, и синицы верткие в голых акациях зачнут вспархивать, и река - в а ш а река – еще в извилистых запорошенных заберегах, меж которых трется шуга, предлежать и слабо на морозе парить будет, и день настанет от творения очередной и невесть какой, а меня. Обиженного, и вас, читающих, немного погодя, не взыщется под этим ясным крепким голубеньким небом цвета той эмали, которой чайные блюдца обливают, - что тогда по поводу нашей ситюэйшн кто-либо соизволит произнести? Вот то-то и оно: нечего произнести по поводу того, чего уже нет, тому, о ком ничего не известно.

Так неужели же вы полагаете, что я, или он, или вы при жизни не были достойны навернуть хороший рубленый бифштекс с кровью под добрый глоток хорошего виноградного вина, проснуться солнечным утром рядом с доброй женщиной, получить из издательства книгу - свою книгу?

Скупцы!)

Ну вот…

И теперь, когда негодование из сего дня на нынешнее же положение излито, благоразумнее все-таки завершить исследование.

Итак:

Этой тропой из экономии времени ездили печенгские мужики рыбачить на Сухону; даже и сейчас там, где тропа обнажалась до грунта, виднелся след мотоцикла. Я же, пока семья проживала в Печеньге, ни разу ею не пользовался, хотя по другому берегу шедшая и гораздо более запущенная тропа была исследована мною дотошно.