Путешествия по следам родни (СИ)

Во-от. В действительности же был использован ВАРИАНТ ЧЕТВЕРТЫЙ. То есть, я прошел тем же путем, что второй и третий, но дошел до середины дороги на Майклтаун. Там есть такая уютная узкая деревянная скамья меж двух столбов под двускатной крышей, и вошел мне в голову заеб на нее присесть. А теперь измерьте, каково расстояние между Комсомольской и Майклтауном через Пожарище – и многое станет понятно. Я присел и вскоре почувствовал, что мне не встать. Было не холодно, но я шел давно, обильно потел и боялся и теперь сквозь дремоту сразу продрог. Я спал, но меня знобило, и это было так дурно, что я предпочел привычное: совсем отключиться возле источника тепла. За канавой нашелся уютный лужок и в перелеске много березового хвороста. В полусне я его натаскал гору, быстро распалил костер, от которого сам же вынужден был все дальше отодвигаться, расстелил знаменитую, как наволочка Хлебникова, диванную накидку и очень хорошо сразу заснул. Странно, как отключается контроллер в мозгу, если с жесткого в холоде переходишь на мягкое в тепле.

Правда, эскимосы и чукчи предпочитают обратное, но ведь вы присмотритесь, какие у них зубы крепкие, как проворны движения, а строганина и пеммикан, а солнце полгода, а здравый смысл какой!

Главное, им не с чего сходить, всем семидесяти. Высшее образование только у меня. Но и кандидат в дураки – я же. Ум человека в том, чтобы определить самое важное, цель. Они знают, что это машина, семья, деньги. Десять, двадцать, тридцать лет они ежедневно просыпаются возле женщины, матери своих детей, зарабатывают деньги и напиваются. Сон, работа, водка, сон, работа, водка. Вы думаете, он знает, что Джомолунгма самая высокая гора на свете? Зачем ему это? Бригадир Пидорасов налево сплавил машину цементу, а с ним выручкой не поделился, - вот это да, это важно. Но как же им удалось? Положим, эти семеро детей тети Вали, включая приемыша и цыганку, спали вместе и затем друг на друге переженились, но есть еще трое Антоновичей и младшая сестра отца, которая раньше других обосновалась в Москве и затем кое-кого перетащила, - почему же у них-то все ладно? Почему никто из них, включая кочевую цыганку, не вытеснен, не колесит по России который год, просыпается каждое утро возле жены, бросает ей палку, идет на работу, жрет мясо, рулит на тачке, рыгает с солоду да еще успевает, припарковывая машину возле банка, где хранится его долларовый счет, подумать: «Пис-сатель завелся в родне, еби его мать! Он пишет…» А сам меня даже не видел, не знаком, за двадцать лет ни разу не позвонил. Если гирлянда ДНК, если эта генетическая лента Мёбиуса та же у всех у нас у семидесяти, какого же черта мутациям подвергся я один, а если все-таки подвергся, то почему мне не заплачено? Почему не заплачено, как всем, кто добился известности, став из последнего первым?

Здесь что-то неправильно. Выяснить это в те походы я не стремился, потому что предполагал (не зная, что суждено другое), украдкой и шпионом обойдя родину, пуще укрепиться в Москве, в своей комнате возле Щелковского автовокзала и продолжать жить. Положим, эмигрировать не дали, но с блядями-то я разделываюсь; еще немного – и доступными средствами достигну душевного и физического, а затем и материального комфорта. Надо только к этому пролетарскому гнезду выйти с тылу. Надо к нему завтра же с другого боку прийти, как ходит пеницилл по краю гнойной раны. Оздоровительной работы много, одни гонококки. Может быть, это поможет и больной старухе-матери – что я именно хожу вокруг да около и даже не ночую.

Да, очевидно, в этом причина: я хочу помочь матери справиться с болезнью и победить этих мерзавцев.

Но и этот мотив всех поступков не объяснял. Я только понимал, что проблема гораздо сложнее и многоступенчатее и что, возможно, придется, даже не ночуя или ночуя не у матери и не у отца, завтра же отсюда сматывать. Но прежде следовало испытать ПЯТЫЙ ВАРИАНТ.

Вероятно, я испытал его, вернувшись из Минькова, на следующий же день. Я направился в Печеньгу не проезжей дорогой, а тропой, той, которая от Малютина спускалась к речке и вела потом ее берегом на болота и черничники. Эта тропа все время шла вдоль берега речки, была живописна и выводила к задворкам бабкиного дома, то есть в тыл. Полный реставрационного энтузиазма и шпионских наклонностей, я пустился туда без рюкзака, надеясь обернуться овыдень.

Поначалу из-под обрыва слыхать, как в нем шумит речка, потом все объемлет тишина.

Этой тропой из экономии времени ездили печенгские мужики рыбачить на Сухону; даже и сейчас там, где тропа обнажалась до грунта, виднелся след мотоцикла. Я же, пока семья проживала в Печеньге, ни разу ею не пользовался, даже не знал о ней, хотя по другому берегу шедшая и гораздо более запущенная тропа была исследована мною дотошно…