Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя

Еще на прошлой неделе мы не были знакомы друг с другом, просто стояли вместе на обочине шоссе перед отелем Jezero в Национальном парке Плитвицкие озера. Сотрудники отеля сказали нам, что один автобус на Сплит придет в половине третьего дня, а другой – в половине шестого. Где-то после трех часов автобус с табличкой «туристический» замедлил ход, мигнул фарами, но остановиться не пожелал. К тому времени как около четырех к остановке подъехал автобус с табличкой «Сплит», я уже рассказала Роберто и Гваделупе о Шоне. Они настояли на том, что оплатят мне билет и угостят ужином на следующей по пути остановке. Они даже хотели взять мне такси до моего отеля в Сплите, но тут было проще отказаться, поскольку я пока не знала, где остановлюсь.

Я пару раз натыкалась на них в Сплите, мы всегда заходили куда-нибудь выпить кофе и поболтать, и они продолжали суетиться и квохтать надо мной. Снова столкнувшись в Дубровнике, мы обменялись новостями в кафе, а потом несколько часов вместе бродили по Старому городу. Когда приблизился вечер и похолодало, решили направиться в Mea Culpa за пиццей и пивом. Но вначале Гваделупе хотела зайти в один храм, Црква Свети Влахо, или церковь Св. Власия.

Мы поднялись по широким истертым ступеням и вошли в барочную церковь XVIII века. Согласно информации на щитах у городских ворот, во время осады церковь бомбили пять раз. Однако я, хоть и искала, не смогла найти никаких свидетельств недавних разрушений.

Внутри белокаменные колонны тянулись ввысь над полированным плитчатым полом. Изукрашенный алтарь на фоне величественного золотого органа был окружен писанными маслом картинами в золоченых рамах и мраморными статуями.

Гваделупе сотворила крестное знамение и села на одну из деревянных скамей с красными сиденьями. Она склонила голову, закрыла глаза и сложила руки. Пока Роберто нырял в ниши, фотографируя, я пробралась к стоявшему сбоку столу с молитвенными свечами. Опустив несколько монет в прорезь металлического ящика для пожертвований, выбрала самую длинную желтую свечу, какую сумела найти.

В обществе других людей труднее было представить, что можно поднять глаза и увидеть Шона в позолоченном углу какой-нибудь старинной церкви. Как его запах начинал выветриваться со старых футболок, казалось, так и его образ начинает тускнеть. Хотя я по-прежнему часто с ним разговаривала, я уже не ощущала его так явно, не слышала так отчетливо. Во многих смыслах было такое ощущение, что я снова его теряю.

Я зажгла фитиль своей свечи от огонька другой, сказала Шону, что люблю его, и загадала новое желание. Вместо того чтобы оглядываться, я пыталась смотреть вперед. Но где бы ни был Шон – бродил ли до сих пор по земле, вознесся в небеса или застрял где-то посередине, – я хотела, чтобы мы могли двигаться дальше вместе. Поэтому единственное, о чем я попросила в тот вечер, – это чтобы мы оба одновременно научились принимать его смерть.

Чтобы добраться до Румынии, мне предстояло обогнуть Югославию, поэтому на следующий день я решила вернуться на пароме в Сплит, потом сесть на автобус до Загреба, уехать поездом в Будапешт, там пересесть на другой поезд и пересечь границу. Это было сложное путешествие, со множеством возможностей для ошибок и задержек, но я не видела никакого другого способа попасть туда, где хотела оказаться.

В последний раз я была на борту парома в Таиланде. Мы с Шоном вместе плыли на нем на остров Пханган. Я помню обжигающую жару и вонь выхлопных газов, мы сидели на палубе под солнцем – пили теплое пиво, ели странные картофельные чипсы с креветочным вкусом, играли в карты и смеялись. Думали, что направляемся в рай. Спустя неделю я плыла на том же пароме обратно на материк – в одиночестве.

Паром компании Jadrolinija, ожидавший у бетонного пирса в Дубровнике, был намного больше и современнее, чем ржавеющее дырявое корыто, на котором мы добирались до Пхангана. Затянув ремень старого рюкзака потуже вокруг бедер и распределив его вес на плечах, я попыталась глубоко вдохнуть. Потом поднялась на борт и нашла свободное место у окна.

Пока паром отчаливал, я прислонилась лбом к стеклу и наблюдала за изменениями пейзажа. В теплом солнечном свете раннего утра облачка бежали по голубому небу, и иззубренные утесы ныряли в море. Краски побережья Далмации должны были вот-вот проявиться: стены из белого камня, обрамляющие красные заостренные крыши, горные склоны, расцвеченные зелеными скоплениями апельсиновых рощ и желтеющими рядами виноградников, скалистые островки, покрытые растительностью острова и – море, потрясающе бирюзового оттенка.