Путеводная звезда

– О, нет, постой. Я не о вашем блюде. Есть у нас в Эфемерии своя лазанья…

Картинка замерла.

– В общем, ― сказал Царь, ― это у них вроде квеста такого. Если вдруг к какому-то эфемеру доверие исчезает, они его ― в лазанью. Девка говорит, почти все проходят, но все-таки я не эфемер. Кто его знает, как этот квест на людей подействует.

– Понятно, ― нахмурился я. ― Я, значит, подопытная мышь, по-вашему?

– Да брось. После всего, что ты прошел, что тебе какой-то квестик, а? Пробежишь его быстренько, расскажешь мне секреты, подводные камни там всякие, и будешь свободен. Совсем свободен, клянусь! Никаких обвинений никто тебе не выдвинет. Хочешь, оставайся со мной, хочешь, свое дело открывай ― никто тебе и слова не скажет. Ну как? Договорились?

Я обещал подумать до завтра. А сам ― конечно же к Фенеке помчался.

Ушастая меня внимательно выслушала и задумалась. Погрустнела даже.

– Есть в Эфемерии такое место, ― сказала она наконец, ― для испытания тех, в чьей эфемерности сомневаются… Они там все очень тонко друг друга чувствуют, и если у кого-то вдруг мысли недобрые появляются или на сердце тяжесть возникает, его туда отправляют. Это место «лазаньей» называют ― по примеру вашего блюда, где макаронину опускают в кипяток, в холодную воду, и соус из молока. В нашей «лазанье» тебе предстоит пройти молоко сомнения, кипяток обвинения и холодную веру в себя.

– Звучит совсем не страшно.

– Эх, Эван-Эван. Это и есть настоящий геморрой. Но выбора у нас, похоже, нет. Не оставит тебя Царь в покое. И в лазанье я тебе ничем не помогу. Не ухватишься за мои уши, не перемахнешь океан разом, придется самому идти. Помни только, что я на тебя заточена. Другого хозяина у меня быть не может.

– А что делать-то надо?

– Слушать свое сердце. И быть честным. С собой. До конца.

Звучало по-прежнему не страшно. Но Ушастая моя выглядела совсем печально, уши повесила, по полу волочатся.

На следующий день пришел я к Царю, а из его кабинета уже портал целый в Эфемерию открыт. Дева подсуетилась. Или ― мамаша ее. И за порталом ― туман белый, на молоко похожий.

– Ну что ж, Эван, ступай, ― махнул на портал Царь. ― Да возвращайся побыстрее, мне уж не терпится, ― он кивнул в сторону Квин-Девы и подмигнул лукаво.

Дева выглядела абсолютно безучастной.

Я подошел к порталу, отчаянно пожалел, что не могу сейчас, в сию минуту, обнять на прощанье Фенеку, и шагнул в густое молоко.

Шаг. Другой. Где я?

Кто я?

Зачем я?

Зачем я живу? Кому я нужен? Братьям? Они и не вспоминают обо мне, как от них съехал, и забыли, что вообще существую. Корпорации? А что я полезного сделал? Помогал Царю обогащаться? Ни любви в моей жизни, ни тепла, ни кота. Вот, разве что, Фенека. Фенека… Ушастая моя… Глупость. Она же даже не настоящая. Помогала мне творить всякое. Квин-Деву украсть. Улыбки. Разве это хорошо? Если бы не я, всем было бы хорошо. Стоп. Я нужен Улыбкам! Я обещал их освободить! Вот выберусь из этого молока ― и потребую от Царя, чтобы вернул их. Да и Фенека ― она же пропадет без меня. Она же сказала: «На тебя я заточена, другого хозяина у меня быть не может!» Что с ней будет, если я не вернусь? Не такая уж она и ненастоящая, тогда и Квин-Дева ненастоящая, и мать ее Вихрь, и ведро это драчливое… И вся Эфемерия. Она реальна!

Я нужен!

Я…

Я сам не заметил, что молоко закончилось, а вокруг меня сгустился серый туман ― плотный, душный и жаркий.

Он шипел и смеялся надо мной.