В первую ночь духи, опасаясь, несомненно, как бы их снова не выставили за дверь, вели себя достаточно спокойно.
Но уже на следующий день они не могли сдержаться, и безумный шум возобновился.
Мистер Эли решил отправить своего гостя в деревню. Мальчик проявил полнейшую покорность: он зависел от окружающих и никак не мог проявлять своих желаний. Так что он позволил другим делать с ним все, что им заблагорассудится, и уехал в деревню.
Там он провел целый месяц, находясь в окружении духов и поддерживая с ними самые дружеские отношения, причем никто в эти отношения не вмешивался.
Тем не менее состояние ничегонеделания тяготило мальчика, а вернее, молодого человека, потому что к этому времени ему уже исполнилось восемнадцать лет.
Он хотел чем-то заняться, хотел научиться какому-нибудь ремеслу и самому содержать себя, ведь ему было понятно, что быть одержимым — вовсе не профессия.
Эли, покровительствовавший юноше, отправил его к мистеру Грину, своему другу, жившему в Нью-Джерси.
Там Хьюм провел два месяца: пляска столов прекратилась, но он все еще оставался в состоянии сомнамбулизма.
Тогда он решил сменить окружающую обстановку и попросил у мистера Грина рекомендательные письма; тот дал ему такое письмо, на имя Каррингтона, в Нью-Йорк.
Там Хьюм свел знакомство с одним профессором-сведенборгианцем. Вряд ли мне стоит объяснять, дорогие читатели, что Сведенборг является в Германии, или, точнее, являлся в Германии, поскольку в 1772 году он умер, главой одной из сект иллюминатов, а лучше сказать, религиозной секты, имеющей свои собственные церкви в Лондоне и в Америке.
Профессор Буш — так звали сведенборгианца — решил сделать из юноши проповедника своей религии.
Хьюм попытался им стать, но вскоре отступил от своего намерения, не чувствуя в себе такого призвания.
Между тем он получил несколько писем от одного известного врача из Нью-Йорка. Врач предлагал Хьюму свое гостеприимство. Молодой человек принял это предложение.
Будучи врачом, хозяин дома, в котором поселился Хьюм, был человеком неверующим. Однако духи не желали, чтобы их любимец оставался у безбожника, и завлекли его в Бостон.
Именно там Хьюм начал давать свои сеансы. Раз уж он решил, что в его тело вселился дьявол, то, по крайней мере, следовало извлечь из этого всю возможную пользу.
С этого времени и началась та неслыханная слава, которая сопровождает его повсюду.
Чтобы увидеть его, люди приезжали из всех самых отдаленных уголков Америки, а только одному Богу известно, сколько в Америке с ее площадью в двести семьдесят семь тысяч квадратных льё подобных уголков!
Вскоре молодой человек понял, что он больше ни в ком не нуждается и сам по себе является собственной рекомендацией.
Однако в пору этих успехов у Хьюма возобновилось кровохарканье.
Он консультировался у лучших европейских врачей, которые посоветовали ему совершить путешествие в Италию.
Но пойти на такой серьезный шаг и покинуть Америку, не посоветовавшись с духами, он не осмелился.
Духи, к которым он обратился за советом, придерживались того же мнения, что и врачи.
Ничто больше не удерживало Хьюма в Бостоне.
Распрощавшись с Соединенными Штатами, Хьюм пересек Атлантический океан, достиг Англии и в апреле 1855 года прибыл в Париж.
Там он провел лето.
Он чувствовал себя еще плохо, и сеансы сильно утомили бы его; не говоря никому ни слова о своих необычайных способностях, он ограничился тем, что начал изучать французский язык.
С помощью духов-полиглотов это стало для него просто развлечением: через пять месяцев Хьюм говорил по-французски так же, как он говорит сейчас, то есть превосходно.
В сентябре он отправился во Флоренцию.
Как только Хьюм прибыл в город Медичи, ему нанесла визит миссис Троллоп, знаменитая путешественница. Она пыталась встретиться с ним и раньше, когда он был проездом в Лондоне, но Хьюм, которому тогда очень нездоровилось, ее не принял.
Однако во Флоренции его самочувствие улучшилось, и он не видел никакой помехи тому, чтобы принять миссис Троллоп.
Но стоило миссис Троллоп войти в дом Хьюма, а вернее, стоило Хьюму войти в дом миссис Троллоп, как у него не стало возможности отказываться от выступлений.
Пришлось возобновить сеансы.
Хьюм находился в это время в расцвете своих сил, и духи не покидали его ни на минуту: куда бы он ни направлялся, под рукой у него всегда было два или три духа.
Никогда султану в Константинополе, шаху в Исфахане, радже в Лахоре или Кашмире их невольники не служили с большим проворством и преданностью.
Он творил чудеса, которые мне, к моему глубочайшему сожалению, не довелось увидеть; особенно сильное впечатление производили сеансы у г-жи Орсини, дочери Григория Орлова, и у очаровательной мадемуазель Венцель. Я знал их обеих: у них были тогда самые приятные дома во Флоренции; теперь обе они уже скончались.
Госпожа***, женщина в высшей степени благородная, добрый гений всех французов, стала их преемницей и заняла их место, не заставив при этом забыть о них и не забывая о них сама.
В этих домах духи творили нечто сверхъестественное, и это доказывало, что им по нраву люди благородные.