Ответить мне взялась графиня:
— При условии, что вы поедете в Санкт-Петербург вместе с нами.
Я даже подпрыгнул в кресле, настолько безумным показалось мне это предложение.
— Прыгайте, прыгайте, — заметила графиня, — мы были готовы к этому.
— Но это невозможно, графиня!
— Отчего же невозможно? — спросил граф.
— Ну разумеется. Вы уезжаете в будущую среду, то есть через пять дней; как, по-вашему, я смогу за пять дней подготовиться к подобному путешествию? К тому же, — добавил я, обращаясь в большей степени к самому себе, чем к своим собеседникам, — уж если я поеду в Россию, то не только для того, чтобы побывать в Санкт-Петербурге.
— Вы правы! — воскликнул граф. — Санкт-Петербург — это город Петра, но это не Россия.
— Так вот, — продолжал я, — мне хотелось бы посмотреть Москву, Нижний Новгород, Казань, Астрахань, Севастополь и вернуться домой по Дунаю.
— Все замечательно складывается, — заметила графиня, — у меня есть поместье в Коралове, под Москвой; у графа — имение возле Нижнего Новгорода, угодья в казанских степях, рыбные промыслы на Каспийском море, охотничий домик в Исаче… Так что через каждые двести льё у вас будет временное пристанище.
От такого могла закружиться голова у путешественника, которого привязывал к Парижу лишь один волосок, причем женский волосок, самый хрупкий из всех.
— Графиня, — ответил я, — прошу вас дать мне два дня на размышления.
— Даю вам две минуты, — заявила графиня. — Одно из двух: либо мы отказываем Хьюму в руке моей сестры, либо вы будете шафером у него на свадьбе.
Я встал, вышел на балкон и задумался.
Я думал о том, что мной было принято решение отправиться в Грецию, Малую Азию, Сирию и Египет; о том, что это путешествие может состояться только через год или полтора; о том, что не может быть ничего более интересного, чем посетить Россию в нынешних обстоятельствах.
Я думал, наконец, о том, что предложенная мне затея — это безумство, и боюсь, что именно это последнее соображение заставило меня решиться.
Через две минуты я вернулся к графине.
— Так что? — спросила она.
— Хорошо, графиня, я еду с вами.
Граф пожал мне руку, а Хьюм бросился мне на шею.
Вот каким образом, дорогие друзья, я отправился в Санкт-Петербург, в Москву, в Нижний Новгород, в Казань, в Астрахань, на Кавказ, в Одессу и в Галац.
Ну, а теперь приступим, наконец, к рассказу о нашем путешествии, ибо все предшествующее было лишь прологом к нему.
V. ИЗ ПАРИЖА В КЁЛЬН ЭКСПРЕССОМ
Вагон, в котором я ехал, предназначался для графа, графини, Дандре и для меня. Помимо четырех существ, наделенных разумом, в этом же вагоне находилось также два существа, действующих на основании инстинкта, два брата меньших, два кандидата в человеческий род, как называет их наш добрый и дорогой Мишле, короче, две собаки — Душка и Мышка.
Шарик спрятался на коленях у Луизы.
Синьорина сидит в корзинке.
Черепаха притаилась в коробке из-под сластей.
Ни Шарик, ни Синьорина, ни Черепаха не зарегистрированы. Они путешествуют нелегально. Лишь Душка и Мышка могут открыто появляться на публике, располагая билетом, висящим возле уха, словно студенты в день театральной премьеры в Одеоне.
При виде графа и графини вокзальный служащий, в ведении которого находилась перевозка собак, после проверки билетов у Душки и Мышки беспрепятственно впустил их наравне с нами в вагон, вместо того чтобы запереть их в собачий ящик.
Само собой разумеется, нами были выкуплены все места в вагоне, в котором мы путешествуем, равно как и в тех вагонах, какие находятся непосредственно перед нашим и после нашего.
Муане, который меня сопровождает, — художник Муане, чьи очаровательные декорации вы столько раз видели в Опера-Комик, — едет в переднем вагоне вместе с доктором, профессором, ясновидцем и маэстро.
Мадемуазель Элен, Саша, мадемуазель Аннетта, Аннушка и Луиза путешествуют в заднем вагоне.
Шарик, Синьорина и Черепаха находятся там же.
Максима выслали вперед, чтобы он позаботился о достойном завтраке для нас в Кёльне.
Семен и оба писца обретаются в каком-то неизвестном мне месте.
Жара стоит удушающая.
Но Дандре, человек невероятной предусмотрительности, приготовил три корзины: одну с шампанским и ледяной водой, другую с жареными курами, яйцами вкрутую, сосисками и бордо и, наконец, третью со всевозможными фруктами, виноградом, персиками, абрикосами и миндалем.
В Понтуазе мы поужинали, в Крее выпили содовой, а в Компьене уже все дружно спали.
Я был разбужен бельгийским таможенником и его словами, которые он произнес по-французски со знакомым всем выговором:
— Всем пассажирам выйти для прохождения таможни, в вагонах ничего не оставлять, все подлежит досмотру, ясно?
Подтверждением этого призыва служил большой плакат, висевший внутри здания таможни и содержавший следующие слова: