Мое имя, красовавшееся на моем чемодане и саквояже, произвело обычное действие: таможенники ограничились вопросом, нет ли у меня при себе чего-либо такого, о чем нужно заявить, и, получив отрицательный ответ, один из них начертал на моих багажных местах знак не менее таинственный, чем иероглифы, расшифрованные г-ном де Шампольоном, и имевший следующий смысл: «Пропустить этого господина не только с носимыми им вещами, но и с теми, которые он несет».
Чтобы выразить все это, было достаточно одного знака, и потому я подозреваю, что язык таможни — это тот самый замечательный турецкий, о котором говорит Мольер и на котором можно высказать так много всего в столь немногих словах.
Час спустя мы снова расположились в вагоне и покатили в направлении Ахена.
Все шло неплохо до Вервье, то есть до прусской границы.
Там начались наши мучения, а точнее говоря, мучения Дандре.
У дверей вагона появился некто, потребовавший билеты.
Дандре предъявил четыре билета.
— С вами собаки? — осведомился прусский служащий.
— Вот их билеты, — ответил Дандре.
Служащий заглянул в вагон, но собак не увидел и, предположив, что они в собачьем ящике, удалился.
Раздался свисток, и мы тронулись в путь.
На вокзале в Ахене появился другой служащий.
— Ваши билеты? — спросил он.
Билеты были ему предъявлены.
— Отлично. С вами собаки?
— Вот их билеты, — ответил Дандре.
Служащий, проверив билеты, несомненно удалился бы, подобно своему коллеге, но тут Душка, поняв, по-видимому, что речь идет о ней, высунула нос из шалей и кружев, в которых она была скрыта, и залаяла пруссаку прямо в лицо.
— Так у вас собаки! — воскликнул тот едва ли не с угрозой в голосе.
— Вам об этом известно, вот их билеты.
— Да, но собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
— Но почему?
Нам пришлось бы, вне всякого сомнения, выслушать разъяснения достойного служащего, но в эту минуту раздался свисток и поезд тронулся с места.
Пруссак простоял еще какое-то время на подножке вагона, с ожесточением повторяя предписание: «Собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры». Но затем наступило мгновение, когда он, под угрозой отправиться вместе с нами в Кёльн, был вынужден спрыгнуть на перрон.
Весь следующий перегон наш разговор вертелся вокруг одной и той же темы: «Почему в Пруссии собаки не должны ездить в тех же вагонах, что и пассажиры, если это разрешается во Франции?»
Никто из нас не разбирался достаточно в таких материях, чтобы ответить на этот вопрос.
На первой же станции, едва поезд остановился, на подножку вагона вспрыгнул железнодорожный служащий.
Выглядел он разъяренным.
— Собаки! — закричал он.
Нами, судя по всему, уже полностью перестали интересоваться.
— Что значит «собаки»?
— У вас собаки.
— Вот их билеты.
— Собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
Мы явно были близки к разгадке этой тайны.
— Но почему? — спросил Дандре.
— Потому что они могут помешать пассажирам.
— Но в данном случае это исключено, — возразил на превосходном немецком языке граф, который в первый раз взял слово, — ведь собаки наши.
— Это ничего не значит, они могут помешать пассажирам.
— Но ведь здесь нет других пассажиров, кроме нас, — продолжал настаивать граф.
— Они могут вам помешать.
— Но они нам не мешают.
— Такова инструкция.
— Если пассажиры — посторонние люди, это понятно, но если хозяева собак занимают весь вагон?
— Такова инструкция.
— Не может быть, чтобы инструкция доходила до такой нелепости. Позовите начальника вокзала.
Служащий отправился за начальником вокзала.
Явился начальник вокзала. У него были усы, орденский крест и три медали.
— У вас две собаки? — осведомился он.
— Да.
— Их следует отдать и поместить в собачий ящик.
— Мы просили вас прийти как раз потому, что хотим, чтобы собаки оставались с нами.
— Это невозможно.
— Но почему?
— Собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
— Объясните причину.
— Они могут помешать пассажирам.
— Но ведь пассажиры — это мы, ведь собаки наши, ведь вагон выкуплен нами целиком!
— Такова инструкция. Отдайте собак.
Мы уже собрались было отдать собак, но в это мгновение раздался свисток. Поезд тронулся с места.
— Отлично, отлично, — в ярости воскликнул начальник вокзала, — до следующей станции!
Мы были уже далеко, но все еще слышали обращенную к нам угрозу: «До следующей станции!»
В тревоге мы ждали следующей станции.
Как только поезд остановился, двое служащих бросились к нашему вагону и распахнули дверь, крича:
— Собаки!
Было очевидно, что им дали знать о нас с предыдущей станции.
На этот раз держать оборону уже не было возможности: один из пруссаков успел схватить Душку.
Но Мышка исчезла, словно сквозь землю провалилась.
— Другая собака! — вопил второй пруссак. — Другая собака! Где другая собака?
Будучи невольником инструкции, он грозил искать Мышку даже там, где она никогда не подумала бы укрыться, но тут на Дандре нашло внезапное озарение.
— Другая собака, — откликнулся он, — в следующем вагоне, пойдемте!