Путевые впечатления. В России. Часть первая

Однажды вечером, возвратившись из крепости, где происходило дознание, Петр неожиданно и без свиты вошел в комнату, в которой юные царевны занимались рукоделием.

Грозный, бледный как смерть, он был вне себя; лицо и все его тело сотрясалось в судорогах, а блуждающие глаза сверкали. Некоторое время он шагал по комнате, не произнося ни слова, однако глаза его, жуткие, полные угрозы и жажды мести, останавливались временами на юных царевнах.

Обе они, дрожа от ужаса, покинули комнату.

Молодая француженка, их воспитательница, скользнула под стол и оставалась там, неподвижная, безгласная, сдерживая дыхание.

Она видела, как царь раз десять вытаскивал из ножен свой охотничий нож и задвигал его обратно, топал ногами, стучал кулаком, бросал на пол свою шляпу, бил вдребезги все, что попадало ему под руку, и наконец вышел из комнаты, толкнув дверью с такой неистовой силой, что она рассыпалась.

Моне де ла Круа был приговорен к смерти, а его сестра — к наказанию кнутом, которое, по слухам, произвел сам царь.

После этого он сослал ее в Сибирь.

Двадцать седьмого ноября 1724 года Моне де ла Круа, сознавшись во всем, что требовал от него Петр, и признав себя виновным во взяточничестве, измене и заговоре, был обезглавлен на плахе.

Он шел на казнь, словно мученик. Несчастный всегда носил на запястье маленький браслет с бриллиантами, который он получил в подарок от царицы. При аресте ему удалось спрятать браслет за чулочную подвязку и таким образом сохранить его.

На эшафоте он незаметно вручил браслет лютеранскому пастору, сопровождавшему его, и попросил возвратить эту вещь царице.

Петр смотрел на казнь из окна Сената. Когда Моне был обезглавлен, царь поднялся на эшафот, взял голову за волосы и нанес ей пощечину.

Затем, вернувшись во дворец, он сказал, обращаясь к Екатерине:

— Поедемте со мной, сударыня, я желаю покатать вас.

Нисколько не сомневаясь в том, что им задумано нечто ужасное, Екатерина все же не осмелилась отказаться и подчинилась.

В открытой коляске царь привез ее на площадь, где еще стоял окровавленный эшафот, на котором виднелась отделенная от тела и насаженная на кол голова, и так направил экипаж, что складки одежды императрицы коснулись эшафота и несколько капель кровавого дождя, падавшего из только что отрубленной головы, упали на платье неверной супруги.

Екатерина не дрогнула, и на ее мраморном лице не отразилось ни малейшего чувства.

С этого дня всякие отношения между супругами прекратились и Петр видел жену только на людях.

Он бросил в огонь завещание, составленное в ее пользу, и дал возможность полагать, что, отправив первую жену в монастырь, вполне способен отправить туда и вторую.

Ибо в противоположность другим монархам, которые ведут двойное существование, жизнь общественную и жизнь личную, гигант, чьи главные черты мы пытаемся обрисовать, всегда жил лишь жизнью общественной. То ли из беспечности, то ли из высокомерия он всегда выставлял напоказ свои недостатки и достоинства, добродетели и пороки.

Его домашняя жизнь была достоянием всей его огромной державы. Сестра, незаконно захватившая власть, бесчестные любовницы, внебрачная дочь, неверная жена, сын-святотатец — он не только выставлял все это на обозрение, но и выдвигал на первый план. Это было право гения, и он им пользовался.

Живя для блага общества, он и жил открыто для общества.

Да будет вам известно, что Петр не скрывал даже болезни, от которой ему предстояло умереть, как не скрывал он и всего остального, хотя болезнь эта из тех, в каких обычно не признаются.

Он во всеуслышание заявил даже не только о своем недуге, но и о его источнике.

— Остерегайтесь генеральши! — нередко кричал царь, скрипя зубами в разгар невероятных мучений. — Это лучший совет, какой я могу дать своим друзьям.

Правда эта дама, ничего не отрицая, возвращала ему комплимент.

— Но почему вы не вылечите государя? — спрашивали у доктора, англичанина Арескина.

— Но как я могу вылечить человека, — отвечал врач, — у которого в теле целый легион демонов сладострастия?

Надо отметить, что в болезни Петра многое значили и его моральные страдания. Сердце, полное счастья, поддержало бы тело, разбитое же сердце погубило его.

Он, кто видел, не дрогнув, заговоры сестры, мятежи стрельцов и устроенные ими бойни, измену первой жены, козни собственного сына; он, кто чинил расправу за это скоро и ужасно, а затем тотчас отводил взгляд от казни и ее жертвы и, казалось, больше не думал о них, — он не мог перенести неблагодарности этой ливонской служанки, которую сначала сделал наложницей, потом последовательно тайной любовницей, любовницей явной, тайной женой, женой провозглашенной, и в чью честь, помня о великом и страшном дне на реке Прут, основал орден Святой Екатерины.

Непонятная щепетильность со стороны мужчины, который простил Вильбоа совершенное им насилие и, возможно даже, сам позволил Екатерине отдаться великому визирю!

Дело в том, что в случае с великим визирем и с Вильбоа затронуто было лишь ее тело, тогда как Монсу де ла Круа она отдала не только свое тело, но и свое сердце!