Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Не чувствуя ни малйшаго энтузіазма при мысли объ Аинахъ, я считаю долгомъ потрунить надъ тми, кого приводитъ въ восторгъ этотъ городъ. Въ самомъ дл, можетъ ли юристъ, читающій только дловыя бумаги да газеты, одушевиться восторгомъ, чуждымъ его природ, и лишь только выдалось ему свободное времячко предаться поэтическимъ мечтамъ, которыя по большой части бываютъ, ей-ей, очень сомнительны? Какое право имютъ леди, почерпнувшія свои миологическія познанія изъ Пантеона Тука, считать Грецію страною романтическою? И почему йоркширскіе сквайры, эти порядочные кутилы, молодые дэнди іоническихъ полковъ, разбитые моряки съ кораблей, стоящихъ въ здшней гавани, и желтые, старые Индйцы, возвращающіеся изъ Бундель-Кунда, почему могли бы они восхищаться Греціею, о которой ровнехонько ничего не знаютъ? Пластическая красота и т характеры, которые существовали здсь до тысячи четыреста лтъ назадъ тому, не могутъ быть приняты въ разсчетъ въ этомъ случа. Первой, то-есть, пластической красоты, они не въ состояніи понять; что же касается до характеровъ, то есть ли что нибудь общее между этими господами и, напримръ, Перикломъ, между этими леди и Аспазіею? (фи!) Какъ вы думаете, многіе ли изъ Англичанъ, приходящихъ поклониться могил Сократа, не согласились бы отравить этого генія? Очень немногіе; потому что ты же самые предразсудки, которые водятъ за носъ людей въ наше время, управляли ими и въ тотъ вкъ, когда правдивый мужъ Ксантипы былъ осужденъ на смерть за то, что дерзнулъ думать просто и говорить правду. На толпу сильне всего дйствуетъ ея собственное убжденіе. Греки, изгоняя Аристида и отравляя Сократа, были убждены, что они совершаютъ правдивые подвиги во имя добродтели. «Исторія заблужденій народныхъ во вс вка» такая книга, за которую философъ былъ бы непремнно повшенъ, хотя бы вроятно и похвалили его.

Если бы папенька и маменька не послдовали убжденіями отцовъ своихъ и не обрекли своего единственнаго, возлюбленнаго сынка (который въ послдствіи прославилъ себя подъ именемъ Титмарша) на десятилтнее, адски горестное, скучное и исполненное тираніи изгнаніе; если бы не подчинили они свжихъ чувствъ маленькаго Микель-Анджело дисциплин грубыхъ драчуновъ, которые, желая ввести ребенка въ Храмъ Наукъ (эту картинку прилагаютъ они обыкновенно къ букварямъ), вталкиваютъ его туда кулаками и понукаютъ идти самой низкой бранью; еслибы, говopю я, дражайшіе родители, лишивъ меня счастія безполезно прожить десять лтъ въ стнахъ классическаго учебнаго заведенія, оставили дома, вмст съ моими тринадцатью любезнйшими сестрицами, вроятно я полюбилъ бы Аттику, въ виду голубыхъ береговъ которой пишу теперь патетическое письмо свое; но, къ сожалнію, классическое образованіе моей юности было тамъ горестно, что все, соединенное съ нимъ, стало невыносимо для глазъ моихъ: воспоминаніе о греческомъ язык моего дтства стоитъ на ряду съ воспоминаніемъ о касторовомъ масл.

Здсь, противъ мыса Суніума, явилась мн въ грозномъ видніи греческая муза и сказала свысока, покровительственнымъ тономъ, которымъ привыкла она говорить со всми: «отчего это, дружокъ мой, не восхищаешься ты дивной страною поэтовъ и героевъ, съ исторіею которой ознакомило тебя твое классическое образованіе? Если же не вдаешь ты твореній и подвиговъ великихъ мужей Греціи, значитъ, ты вполн пренебрегъ своими обязанностями, и любезные родители даромъ потратили деньги, отдавши тебя въ училище.» Я отвчалъ ей: «сударыня, знакомство мое съ вами въ молодости было такъ непріятно для меня, что я не могу привыкнуть къ вамъ и теперь, войдя въ зрлый возрастъ. Поэтовъ вашихъ читалъ я всегда со страхомъ и трепетомъ; а вы знаете — холодный потъ плохой спутникъ поэзіи. Разсказывая ваши приключенія, я длалъ тьму ошибокъ. Исторія ваша не очень-то умна сама по себ; но когда грубый простякъ, школьный учитель, прибавитъ къ ней нелпый разсказъ свой, она становится ршительно невыносимою. Потому-то и нтъ у меня ни малйшаго желанія возобновить знакомство съ дамою, бывшею некогда постоянной причиною моего умственнаго и тлеснаго истязанія.» Все это пишу я, для того конечно, чтобы оправдаться въ недостатк энтузіазма по классической линіи и извинить свое поведеніе, скрыть котораго нтъ никакой возможности.