Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

И однако же бываютъ ученые люди, замчательныя своей тупость въ эстетическомъ отношеніи. Для генія необходимъ переходъ изъ одной души въ другую; въ противномъ случа онъ гибнетъ смертью прекрасной Бургунды. Сэръ Робертъ Пиль и сэръ Джонъ Гобгоузъ были оба хорошими студентами; но ихъ парламентская поэзія чужда художественнаго элемента. Учитель Мозль, это пугало бдныхъ, трепещущихъ мальчиковъ, былъ прекраснымъ ученикомъ, но остался только отличнымъ гулякою. Гд же тотъ великій поэтъ, который, со временъ Мильтона, улучшилъ художественное начало души своей прививками съ аинскаго дерева?

Въ карман у меня была книжечка Теннисона, она могла пояснить этотъ вопросъ и покончивъ споръ мои съ совстью, которая, подъ видомъ раздраженной греческой музы, начала придираться ко мн во время прогулки моей по Аинамъ. Старая два заплативъ, что я готовь брыкаться при мысли объ автор Доры и Улисса, вздумала попрекнуть мн потеряннымъ временемъ и невозвратно утраченнымъ случаемъ пріобрсть классическое образованіе: «Ты могъ бы написать эпосъ, подобный эпосу Гомера, говорила она; или по-крайней-мр сочинить хорошенькую поэму на премію и порадовать мамашу. Ты могъ бы перевесть греческими ямбами Джека и Джилля и пріобрсть большой авторитетъ въ стихахъ своей коллегіи». Я отвернулся отъ нея съ кислой гримасою. «Сударыня, отвчалъ я, если орелъ вьетъ гнздо на гор и направляетъ полетъ свой къ солнцу, то не должны же вы, любуясь имъ, сердиться на воробья, который чиликаетъ, сидя на слуховомъ окн или на втк акаціи. Предоставьте меня самому себ; взгляните, у меня и носъ-то не орлиный, — куда же гоняться намъ за вашей любимой птицею!»

Любезный другъ, вы прочли конечно не безъ удивленія эти послднія страницы. Вмсто описанія Аинъ, вы встртили на нихъ жалобы человка, который былъ лнтяемъ въ училищ и не знаетъ по гречески. Прошу васъ, извините эту минутную вспышку безсильнаго эгоизма. Надобно признаться, любезный Джонесъ, когда мы, небольшія пташки, разгуливаемъ между гнздъ этихъ орловъ и смотримъ на удивительныя лица, нанесенныя ими, — намъ становится какъ-то неловко. Мы съ вами, какъ бы ни понукала насъ къ подражанію красота Паренона, не выдумаемъ такихъ колоннъ, данное ни одного изъ обломковъ ихъ, разкиданныхъ здсь, подъ удивительнымъ небомъ, посреди очаровательнаго пейзажа. Конечно, есть боле грандіозныя картины природы; но прелесть этой вы наврно нигд не встртите. Волнистыя горы Аттики отличаются необыкновенной стройностью; море свтле, пурпурове и даже самыя облака легче и розовые, нежели гд-нибудь. Чистая глубина синяго неба производитъ почти непріятное впечатлніе, когда смотришь на нее сквозь открытую кровлю здшнихъ домиковъ. Взгляните на эти обломки мрамора: онъ блъ и свжъ, какъ первый снгъ, не тронутый еще ни пылью, ни оттепелью. Кажется, онъ говоритъ вамъ: «Весь я былъ также прекрасенъ; самые даже нижніе слои мои были безъ трещинъ и пятнышекъ». Потому-то, любуясь этой чудной сценою, вроятно я составилъ очень слабую идею о древнемъ греческомъ духъ, населявшемъ ее благородными расами боговъ и героевъ. Греческія книги не помогли бы мн въ этомъ случа, не смотря на вс старанія Мозля вбить таинственный смыслъ ихъ въ мою бдную голову.

VI Смирна. — Первыя впечатлнія. — Базаръ. — Битье палкою. — Женщины. — Караванный мостъ. — Свистунъ

Очень радъ я, что вымерли вс Турки, жившіе нкогда въ Аинахъ. Безъ этого обстоятельства я былъ бы лишенъ удовольствія полюбоваться на первый восточный городъ, не имя къ тому ни какого подготовленія. Смирна показалась мн восточне всего остального востока, вроятно по той же причин, которая заставляетъ Англичанина считать Кале самымъ французскимъ изо всхъ городовъ Франціи. Здсь и ботфорты почтальона, и чулки служанки бросаются въ глаза ему, какъ вещи необыкновенныя. Церкви и укрпленія, съ маленькими солдатиками на верху ихъ, остаются въ памяти даже и въ то время, когда изгладятся изъ нея большіе храмы и цлыя арміи; первыя слова Француза, сказанныя за первымъ обдомъ въ Килляк, не забываются черезъ двадцать лтъ, въ продолженіе которыхъ наслушаешься вдоволь французскаго говора. Любезный Джонесъ, помните ли вы блую бесдку и беззубаго старичка, который напвалъ: Largo al factotum?