Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Когда явился онъ, паша началъ упрекать его въ несправедливости, спросилъ, какъ осмлился онъ обходиться такъ жестоко съ его любезными врноподданными, и грозилъ бегу опалою и конфискаціею всего имущества за то, что онъ довелъ до разоренія ввренный ему округъ.

«Ваше высочество, отвчалъ Скинфлинтъ-Бегъ, вы изволите говорить, что я разорилъ феллаховъ. Какъ же изобличить мн во лжи моихъ враговъ и доказать несправедливость ихъ обвиненія? Принесть больше отъ нихъ денегъ. Если принесу я пятьсотъ кошельковъ съ моей деревни, увритесь ли вы, что народъ мой не доведенъ до разоренія?

Паша смягчился. „Я не хочу, чтобы этихъ бдняковъ били палками, сказалъ онъ. О, Скинфлинтъ-Бегъ, ты такъ много мучилъ ихъ и такъ мало сдлалъ для нихъ полезнаго, что сердце мое обливается кровью. Я не хочу, чтобы они страдали боле.

— Даруйте мн прощеніе, ваше высочество, превратите гнвъ свой на милость, и я принесу пятьсотъ кошельковъ также врно, какъ зовутъ меня Скинфлинтъ-Бегомъ. Я прошу только позволенія сходить домой, пробыть тамъ нсколько дней и вернуться назадъ. Я возвращусь также честно, какъ возвратился Регулъ-паша къ Карагенянамъ, и съ блымъ лицомъ предстану передъ ясныя очи вашего высочества.

Эта просьба объ острочк была уважена. Возвратясь въ деревню, Скинфлинтъ-Бегъ созвалъ немедленно старшинъ. „Друзья мои, сказалъ онъ имъ, слухи о нашей бдности и несчастіяхъ достигли до трона паши, и милостивое сердце нашего повелителя смягчилось отъ словъ, проникшихъ въ его уши. «Сердце мое, такъ говоритъ онъ, тронуто бдствіями моихъ эль-модійскихъ подданныхъ. Я придумалъ, какимъ бы образомъ пособить ихъ несчастію. Недалеко отъ ихъ деревни находится плодоносная земля Эль-Гуани, богатая кунжутомъ, ячменемъ, хлопчатой бумагой и кукурузою. Цна ей тысяча кошельковъ; но я хочу уступить ее моимъ дтямъ за семьсотъ пятьдесятъ, остальныя же деньги оставить въ ихъ собственную пользу, въ награду за долгія страданія.»

Старшины знали, какъ высоко цнятся плодородныя поля Эль-Гуани, но они сомнвались въ искренности своего начальника. Однако же ему удалось разсять ихъ опасенія и возбудить сильное желаніе сдлать эту выгодную покупку. «Я самъ вношу двсти пятьдесятъ кошельковъ, сказалъ онъ, а вы всмъ міромъ подпишетесь на остальные. Когда же деньги будутъ собраны, вы отправитесь съ ними въ Каиръ, а я понесу свою часть, и всю эту сумму положимъ мы къ ногамъ его высочества.»

Сдыя бороды посовтовались другъ съ другомъ, и мнимые бдняки, изъ кармана которыхъ нельзя было ничего выколотить палкою, нашли въ немъ деньжонки, какъ скоро потребовалъ этого ихъ собственный интересъ. Вмст съ шейкомъ и съ пятьюстами кошельковъ отправились они по дорог въ столицу.

По прибытіи въ Каиръ, Скинфлинтъ-Бегъ и старшины Эль-Моди были допущены во дворецъ, гд передъ трономъ паши и положили собранныя деньги.

«Вотъ дань врноподданныхъ, ваше высочество, сказалъ Скинфлинтъ-Бегъ, опуская на полъ свою часть; а это добровольное приношеніе деревни Эль-Моди. Не справедливо ли докладывалъ я, увряя ваше высочество, что враги и клеветники безсовстно оболгали меня, жалуясь на разореніе моего округа и на чинимыя будто бы мною истязанія его жителямъ? Вотъ доказательство, что Эль-Моди не иметъ недостатка въ деньгахъ: старшины въ одинъ день собрали пятьсотъ кошельковъ и кладутъ ихъ къ ногамъ своего повелителя.»

Вмсто палокъ, Скинфлинтъ-Бегъ былъ немедленно награжденъ милостью; палками же попотчивали феллаховъ, которые донесли на него. Изъ бега онъ былъ переименованъ въ бея, и способъ его извлекать деньги изъ народа могъ бы составить предметъ достойный изученія для людей, управляющихъ нкоторыми частями Соединеннаго Королевства [2].

Во время Сирійской междуусобицы, наша, опасаясь разрыва дружескихъ связей съ Англіею, пожелалъ возвысить духъ феллаховъ, relever la morale nationale, и сдлалъ однаго Араба полковникомъ. Черезъ три дня по заключеніи мира, счастливый Арабъ былъ разжалованъ пашею. Молодой египетскій полковникъ, который разсказалъ мн это, отъ души смялся надъ продлкою своею повелителя. «Не срамъ ли это, говорилъ онъ: меня, человка двадцати трехъ лтъ, никогда и нигд не служившаго, не имющаго никакихъ особенныхъ достоинствъ, — сдлать полковникомъ?» Смерть помшала его дальнейшему повышенію. Черезъ нсколько недль во французскихъ газетахъ было объявлено о смерти бея.