Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

За нею находился большой открытый дворъ, обнесенный съ одной стороны глухой галереею. На трав лежалъ верблюдъ; подл него стояла газель, а поодаль отъ нихъ пестрло цлое стадо куръ и цыплятъ, доставляющихъ необходимый матеріялъ для роскошнаго стола хозяина. Противъ галереи подымались стны его длиннаго, испещреннаго окнами и балконами дома. Стрльчатыя окна прикрывались деревянными ршетками; сквозь одну изъ нихъ пристально глядли на меня необыкновенно большіе, черные и такіе восхитительные глаза, какихъ никогда еще не случалось мн видть. Подлъ оконъ летали, суетились и ворковали голуби. Счастливыя созданія! Безъ сомннія, васъ кормятъ крошками хлба хорошенькія пальчики милой Зюлейки! Весь этотъ дворъ, освщаемый солнцемъ и удивительно блестящими глазами, которые смотрятъ на него сквозь оконную ршетку, имлъ такую же старую, заплсневлую наружность, какъ запущенное мстопребываніе ирландскаго джентельмена. Краска посколупалась съ вычурныхъ, расписанныхъ галерей; арабески свалились съ оконъ; но эта ветхость удвоивала живописный эффектъ общей картины. Однако же я слишкомъ долго удерживаю васъ на двери. Но на кой же чортъ блеснули здсь черные глаза этой Зюлейки?

Отсюда вошелъ я въ большую комнату, посреди которой журчалъ фонтанъ. Тутъ встртилъ меня другой человкъ, весь въ синемъ, съ краснымъ поясомъ и блой бородою. Онъ поднялъ темное драпри двери и ввелъ меня въ большую залу съ мавританскимъ окномъ. Здсь усадилъ онъ меня на диванъ, вышелъ на минуту и возвратился съ длинной трубкою и мдной жаровнею, откуда вынулъ уголь, раздулъ его, положилъ на табакъ и, предложивъ мн трубку, удалился съ почтительнымъ поклономъ. Таинственность слугъ и вншній дворъ съ его верблюдомъ, черноокой газелью и другими прекрасными глазками произвели на меня удивительное впечатлніе. Пока сидлъ я здсь, разсматривая эту странную комнату со всей ея обстановкою, робкое уваженіе мое къ владтелю дома достигло огромныхъ размровъ.

Такъ какъ вамъ пріятно будетъ узнать внутренность и меблировку восточнаго аристократическаго дома, то позвольте мн описать эту пріемную. Она длинна и высока; лпной потолокъ ея расписанъ, позолоченъ и обведенъ арабесками, перемшанными съ надписями изъ Алькорана. Домъ этотъ вроятно принадлежалъ сперва какому-нибудь мамелюкскому аг или бею, котораго умертвилъ Мегметъ-Али, пригласивши къ себ на завтракъ. Его не подновляли съ тхъ поръ, и онъ устарлъ, хотя, можетъ быть, и сталъ отъ этого живописне. Въ ниш, противъ дивана, находится большое круглое окно; подл него стоятъ также диваны. Окно выходитъ въ садъ, окруженный высокими домами сосдей. Въ саду много зелени; посреди него журчитъ фонтанъ и подымается высокая пальма, обсаженная кустарниками. Въ комнат, кром дивановъ, есть еще сосновый столъ, цною въ пять шиллинговъ, четыре деревянныхъ стула, которые стоятъ не дороже шести шиллинговъ, два ковра и пара цыновокъ. Столъ и стулья — это роскошь, вывезенная изъ Европы; на Восток дятъ обыкновенно изъ мдныхъ судковъ, поставленныхъ на низенькія скамеечки, а потому можно сказать, что домъ эффенди Ди… меблированъ роскошне, нежели домы агъ и беевъ, живущихъ по сосдству съ нимъ.

Когда я поразсмотрелъ эти вещи, въ комнату вошелъ Ди…. Неужели это тотъ франтъ, которому удивлялись въ Европ? Передо мною стоялъ мужчина въ желтомъ архалук; длинная борода его была съ просдью; бритую голову прикрывалъ красный тарбушъ, надтый сверхъ благо миткалеваго колпака, подбитаго ватою. Прошло нсколько минутъ прежде, нжели я могъ, какъ говорятъ Американцы, реализировать этого semiliant… прежнихъ временъ.

Садясь на диванъ рядомъ со мною, онъ скинулъ туфли, потомъ хлопнулъ руками и произнесъ слабымъ голосомъ: Мустафа! На зовъ явился человкъ со свчами, трубками и кофе. Тутъ начали мы толковать о Лондон. Я сообщилъ ему новости о прежнихъ товарищахъ. Во время разговора восточная холодность его поддалась англійскому радушію, и я, къ своему удовольствію, нашелъ въ немъ того же веселаго и разбитнаго малаго, какимъ слылъ онъ въ клуб.

Онъ усвоилъ всю вншнюю обстановку восточной жизни: вызжаетъ на сромъ кон, прикрытомъ красной попоною, въ сопровожденіи двухъ пшихъ слугъ, которые идутъ по сторонамъ его; носитъ очень красивый темно-синій жакетъ и такіе широкіе шаравары, что ихъ достало бы на экипировку цлаго англійскаго семейства. Курчавая борода его величаво покоится на груди, а при бедр блеститъ дамасская сабля. Красная шапка придаетъ ему почтенную наружность бея. И надобно сказать, чти это не павлиныя перья, не театральный костюмъ, нтъ! Пріятель нашъ инженерный генералъ-маіоръ, то есть одинъ изъ важныхъ сановниковъ Египта. За столомъ засталъ насъ одинъ отуречившійся Европеецъ, и мы, по окончаніи обда, торжественно возсли на диванъ съ длинными трубками.