Путевые записки эстет-энтомолога

В этот раз Тотт Мальконенн ждал меня на причале. Был он трезв, и, пока яхта швартовалась, я наблюдал на экране за его тщедушной фигурой, всем своим видом выражавшей раскаяние. Выглядело раскаяние весьма натурально, однако, зная артистические способности Мальконенна, я не очень-то верил в его искренность. Артист он первоклассный, но, на его беду, талант исполнителя и талант композитора слишком разные вещи. На его беду мне было наплевать, однако то, что он чувствовал себя виноватым, обнадёживало.

Когда диафрагма люка с треском распахнулась, Мальконенн с излишней поспешностью устремился ко мне, протягивая для рукопожатия руку и сконфужено отводя глаза в сторону.

– Здравствуйте, Бугой! – наигранно весело воскликнул он. – Надеюсь…

Он мазнул по мне взглядом и осёкся. Лицо изумлённо вытянулось, протянутая рука застыла в воздухе.

– Вы… Вам нехорошо?

Его реакция была предсказуема. Видел себя в зеркале – безобразный горб на спине, лицо отёкшее, бледно-желтушное, чёрные круги под глазами. И таким мне предстояло быть полтора месяца. Дикий коктейль человеческой крови и плазмы гидробионта Раймонды представлял серьёзное испытание для печени и почек, поскольку медикаментозные ингибиторы защищали внутренние органы от вредного воздействия инородной плазмы лишь на девяносто восемь процентов. И этого соотношения приходилось строго придерживаться, так как при ста процентах защиты наступало отторжение имплантанта.

– А вы как себя чувствуете? – спросил я, пожимая повисшую в воздухе руку Мальконенна. – Похмелиться не хочется?

Мальконенн сник, попытался выдернуть руку, но я держал её крепко.

– Что вы, право… – смущённо пробормотал он. – Ничего страшного, в конце концов, не случилось…

– Случится, – мрачно пообещал я. – Ещё одна подобная выходка с вашей стороны, и наши договорные отношения будут разорваны. С уплатой вами всех обусловленных договором компенсаций. Если потребуется, то и через суд.

При упоминании о суде Мальконенна передёрнуло. Больше всего он боялся огласки. Для моей репутации суд тоже был ни к чему, но крелофонист прекрасно осознавал, что это отнюдь не поставит крест на моей карьере. Слишком я независим в своей области, чтобы превратиться в изгоя. Для него же огласка означала полный крах.

– Зачем же так сразу – суд… – забормотал он. – Даю слово, что, пока вы будете на Раймонде, я ни грамма в рот не возьму и носа с виллы не высуну до вашего возвращения.

Он попытался заглянуть мне в глаза, но тут же отвёл взгляд. Нехороший у него был взгляд, неискренний, но я ему поверил. У чересчур эмоциональных натур внешняя реакция редко совпадает со словами.

– И всё это время не будете отвечать ни на чьи звонки, кроме моих, – сказал я.

– И всё это время не буду отвечать ни на чьи звонки, кроме ваших, – эхом откликнулся Мальконенн.

– Даже если продюсер предложит вам сверхзаманчивые гастроли.

Это был удар ниже пояса. Третьеразрядному крелофонисту никто не предложил бы и низкосортного турне.

– Даже… – по инерции продолжил Мальконенн, но тут до него дошёл иезуитский смысл моих слов, горло у него перехватило, он напрягся, медленно поднял голову.

– Обещаю, – процедил он, с ненавистью глядя сквозь меня, – что всё это время проведу как отшельник и не поддамся ни на какие соблазны.

Получилось излишне патетично, но, учитывая его богатый сценический опыт, наложение театральных штампов на обещание не следовало принимать за ёрничанье.

– Договорились, – ровным голосом сказал я и отпустил его руку. – Помогите перенести багаж на причал – мне после операций нельзя поднимать тяжести.

Мальконенн нырнул в люк яхты и один за другим вынес на причал три объёмных баула. Последний, наиболее тяжёлый, он не смог поднять и волоком протащил по настилу.

– Оставьте тут, – распорядился я. – Незачем переносить в дом, а затем обратно. Когда, кстати, прибудет катер с экспертами?

– Через полтора часа, – отдуваясь, выдохнул Мальконенн. – Что у вас в баулах?

– Снаряжение.

– Да? И для…

– Меньше будете знать, крепче будете спать! – оборвал я его на полуслове. – Кстати, снаряжение сделано по сецзаказу, и расходы превысили первоначальную смету.

– Я доплачу, – быстро согласился Мальконенн, чем приятно удивил. Когда мы расставались неделю назад, я посчитал его за скареда. Оказывается, не всё так просто – дурман наркотиков и спиртного вызвал у крелофониста манию меркантильности, как у иных буйство. Трезвый Мальконенн нравился мне больше.

– Идёмте, – смягчил я тон. – Не торчать же нам на причале в ожидании экспертов полтора часа. К тому же экспертизу экспонатов положено проводить в здании.