Путевые записки эстет-энтомолога

Уже через полчаса своего вынужденного «дрейфа» с толпой меня начало мутить, и я попытался пробраться в северное крыло. К удивлению, у меня получилось. Как ни плотно был зажат между раймондцами, при первых же попытках протиснуться я ощутил, что встречаю сопротивление не человеческих мускулов, а некого подобия густого киселя. Тела раймондцев при моём продвижении продавливались как вязкая масса, тут же смыкавшаяся за моей спиной. Я не из брезгливых, но честно признаюсь, что последние метры перед дверью в коридор к северному крылу проделал с закрытыми глазами, опасаясь, что стошнит.

Не люблю крепкое спиртное, но иногда оно крайне необходимо. Выпив в баре две рюмки водки, я почувствовал, как тошнота отступила. Не ожидал от себя подобной реакции – в экспедициях приходилось потреблять столь экзотические местные блюда, что нормальный человек лишь от их вида надолго бы потерял аппетит.

Просидел я в баре до позднего вечера, по трансляции наблюдая за действом, разворачивавшимся в залах i-Эрмитажа. Бойкие экскурсоводы со знанием дела расписывали многовековую историю земных реликвий, толпа единоутробно ахала, колыхалась в такт, и при одной только мысли, что я могу снова оказаться среди раймондцев, в податливой протоплазме их тел, начинало мутить. Почти в аналогичной ситуации я оказался на Пирене, когда с потолка на голову рухнула масса копошащихся насекомых. Но, честное слово, тогда себя чувствовал значительно лучше. Водку я больше не пил, а, как заведённый, потреблял ледяной тоник – горьковатый напиток хорошо прочищал сознание. Никогда не считал себя расистом, но внезапно зародившееся омерзение к толпе раймондцев перебороть не мог. Прямо-таки идиосинкразия какая-то.

Бар пустовал. Изредка в него заглядывал кто-нибудь из землян, на скорую руку проглатывал пару бутербродов и вновь убегал в залы дворца. В отличие от меня остальным землянам ажиотаж вокруг их экспонатов чрезвычайно нравился. Я же продолжал сидеть и ждать. Ждать, поскольку знал, кто и зачем будет меня разыскивать. И дождался.

Поздним вечером, когда в тёмном небе над i-Эрмитажем с грохотом и треском расцвёл праздничный фейерверк, а на площади монотонным воем восхищения завыла толпа, в баре появился Броуди.

– О! Вы здесь! – воскликнул он, подходя. – На полчасика вырвался – пока будет продолжаться салют, могу передохнуть от своих обязанностей. Кстати, а вы почему не на площади? Это ведь не простой фейерверк, а китайский, по древнейшим рецептам!

– Не люблю шумных мероприятий, – кисло поморщился я. – Утомляют.

– Да-а? – с сомнением в голосе протянул раймондец. – Тяжёлый случай… Два шампанского! – заказал он бармену.

– Спасибо, но шампанское не буду, – отказался я.

– Почему?

– Водку недавно пил, – соврал я. На самом деле пил водку как минимум часов пять назад.

– Тогда – две водки!

– И водку больше не буду. Тоник.

Броуди внимательно посмотрел на меня.

– Трудно с вами, – вздохнул он. – Ничем не угодишь… Шампанское и тоник! – снова изменил он заказ.

Мы сдвинули бокалы и выпили за открытие выставки древнего земного искусства.

– Мне ведь поручено ублажать всех землян, показывая достопримечательности Раймонды, – признался Броуди. – Наше правительство чрезвычайно заинтересовано в дружеских и добрососедских отношениях с Землёй.

Я покивал головой.

– Практически любое ваше желание мы готовы исполнить. Где вы хотите побывать, что посмотреть?

«Как же, так я тебе сразу и сказал! – подумал я. – Держи карман шире!» Однако про себя порадовался. Это я должен был изыскивать возможные пути, как попасть на озеро Чако, но при нынешнем положении вещей всё могло получиться значительно проще. Разработанный заранее многоходовой план терял актуальность, следовало лишь дождаться нужного предложения от самих раймондцев.

– Даже так? – сделал удивлённое лицо. – Право, не знаю… Это столь неожиданное предложение… Я подумаю.

– Думайте, – согласился Броуди, и мы выпили за «добрососедские» отношения Земли и Раймонды, находящихся в разных спиральных рукавах Галактики.

– Не желаете ли посетить наш оперный театр? – предложил Броуди. – i-Ла Скала один к одному. Завтра там дают «Тоску′», как всегда в изначальном варианте на языке подлинника. У нас иначе не ставят, всё только в первозданном виде.

– Не «Тоску′», а «То′ску», – машинально поправил я, сделав правильное ударение на первом слоге.

– Это ещё почему? – возразил Броуди. – Там все так заунывно поют, такая скорбь на лицах… Мы все плачем, когда слушаем…

Я ошарашено посмотрел на него. Раймондец не шутил, не ёрничал, говорил абсолютно искренне.

– Да, действительно, грустная история… – двусмысленно констатировал я. Упаси бог человечество от таких ценителей земного искусства! Интересно, а с каких тогда позиций они оценивают скульптуру Нэфр’ди-эт?! Очень хотелось бы знать.

– Так как, придёте? Вам забронировать место в ложе? – с надеждой в голосе спросил Броуди.

– Нет. Я не знаю староитальянского.

– Причём здесь староитальянский? – возмутился Броуди, будто я произнёс нечто кощунственное. – Речь идёт об искусстве, а оно – вне языков!

Я тяжело вздохнул.