Путевые записки эстет-энтомолога

Мне стало смешно, и я откровенно улыбнулся. Смешно стало не столько от выспренней фразы монаха, как от сведений, подсказанных одним из пяти биочипов, вживлённых в нервную систему специально для экспедиции. Касались сведения этимологии имени монаха – очень метко раздавали прозвища своим собратьям Странствующие миссионеры, ухватывали самую суть. Поэтому и имя брату по вере дали из британского фольклора, высмеивавшего некоего Робина Бобина Барабека, превзошедшего в чревоугодии самого Гаргантюа, так как в застолье он отличался редкой неразборчивостью, поедая целиком скот, людей, каменные и деревянные строения, в результате чего регулярно мучался желудочным недомоганием. Короче, тот ещё был обжора.

– А живот у брата Робина Бобина при этом не болит? – поинтересовался я.

Зря сказал. Монах, потянувший было к себе салат из осьминогов, оттолкнул блюдо и ожёг меня испепеляющим взглядом. Он явно не ожидал, что кто-то догадается об истоках происхождения его имени.

– Вижу, вижу тебя – всю суть твою гнусную! – завёлся он. – Знаю, куда стопы свои направил! Чую, что будет с тобой и душой твоей бессмертной на Сивилле! Ведьмы поганые извлекут там из тебя душу, а сюда вернётся лишь тело твоё пустое. И будет оно скитаться по миру, не зная ни пристанища, ни утешения, аки Агасфер! А душа твоя навечно останется у ведьм, никогда не пройдёт чистилище и не упокоится ни в раю, ни в аду!

Я поморщился.

– Послушай-ка, брат Барабек, тебе уже сказано, что я – атеист, и в загробную жизнь не верю.

– Вот когда умрёшь, тогда узнаешь! – безапелляционно заверил он, противореча себе, только что предрекавшему моей душе вечный непокой на Сивилле. – Ultimam cogite! [6]

«Думай, не думай о последнем часе, а он всё равно наступит…» – меланхолично отметил я про себя и сказал:

– Как и большинство людей, я надеюсь дожить до глубокой старости. Но беда в том, что сознание многих стариков поражено маразмом, и в таком состоянии они и умирают. И если существует загробная жизнь, то меня не прельщает перспектива коротать в раю вечность полным маразматиком.

Барабек перестал есть, замер и тупо уставился на меня, пытаясь осмыслить сказанное.

– А с чего это ты взял, что будешь в раю маразматиком? – сварливо спросил он. Похоже, даже элементарно простенькой логики моих рассуждений он не уловил.

– Тогда в каком, по-твоему, состоянии обретается душа старика-маразматика в раю после смерти?

Напрасно я ввязался в теологический диспут с братом Барабеком. Как и у большинства монахов, христианские истины непоколебимыми глыбами покоились в его сознании, и их незыблемость обусловливалась безотчётной верой, отрицающей логический анализ. А косность мышления фанатика веры у брата Барабека была написана на лице. Поэтому и вопроса, который необходимо логически осмыслить, для него не существовало.

– В блаженном! – возвестил он. – В блаженном состоянии обретается душа праведная в кущах райских!

Я иронично скривил губы.

– Это похоже на состояние человека после поноса в лесистой местности. Основательно, видно, загажены райские кущи… Упаси меня бог от такого блаженства.

– Антихрист! – взревел монах Барабек. – Антихрист вещает устами твоими!

Меня охватило раздражение. Нашёл, кому вопросы задавать. Не часто мне приходилось сталкиваться со священнослужителями, но один достопамятный случай был – летел как-то на Каприониру челночным катером и три часа провёл в степенной беседе с соседом, оказавшимся епископом местной новореформистской церкви. Умнейший человек, искренне верующий, но и уважающий чужую точку зрения. Продискутировав три часа, мы расстались при взаимном уважении друг к другу, но, как показалось, ещё больше укрепившись каждый в своей вере. С фанатиком же дискутировать – только время терять. Впрочем, дураков и среди атеистов хватает.

– Всё хватит! – гаркнул я, встал с кресла и выдернул из идентификационной щели подлокотника билет. – Отведал блюд с антихристова стола, пора и честь знать!

Резко развернувшись, я зашагал прочь. Странно, но вслед не полетели ни обвинения в безбожии, вольнодумстве и гордыни, ни проклятия моей души на веки вечные. Ни звука не издал монах Барабек в мой адрес, и на выходе из ресторана я заинтриговано обернулся. Странствующему миссионеру было не до проклятий. Он спешно собирал со стола остатки обеда и складывал их в огромную, неизвестно откуда появившуюся суму. И правильно делал – в центре стола начало открываться жерло дезинтеграционной воронки, готовой поглотить объедки и направить их на переработку. Вера – верой, а кушать-то хочется…

3