Путевые записки эстет-энтомолога

Ох, и не любили на корабле пассажиров. И это понятно – в глазах команды все, кто стремился попасть на Сивиллу, выглядели одуревшими с жиру толстосумами (стоимость билета на рейс приближалась к астрономической), единственным желанием которых было стремление узнать на планете свою судьбу. Никчемное, с точки зрения любого здравомыслящего, желание. Моя цель была совершенно иной, но посвящать в неё я никого не собирался. Пусть лучше на протяжении всего рейса меня обзывают «задницей».

– Значит, я долечу с вами до исследовательской станции, а дальше пойду пешком! – отрезал я.

– Договорились, – весьма довольный собой, сказал вахтенный и включил прилепленный присоской к щеке микрофон. – Капитан, последняя задница прибыла на корабль!

– Наконец-то, – ответил капитан. – Стоять по местам, задраивать люки, готовиться к отходу!

Вахтенный жестом пригласил меня на корабль, вошёл следом и убрал трап. Стоя в проёме люка, он помахал рукой Барабеку, крикнул ему: – Счастливо оставаться, беззадница! – и зарастил входную перепонку.

– Ваш знакомый? – осторожно поинтересовался я, мысленно переваривая новое словосочетание – «беззадница».

– Ага! – весело ответил вахтенный. – Летал в своё время на Сивиллу, и был тогда такой же беззаботной задницей, как ты сейчас. – Он повернулся ко мне, втянул в пасть хелицеры, выпрямился, и я понял, что шутить он больше не намерен. – А теперь слушай меня внимательно. Твоя каюта номер четырнадцать прямо по коридору. Гальюн – в конце коридора, кают-компания – между ними. За время рейса всем задницам категорически запрещается выходить за пределы своего отсека! Понятно?!

Мне оставалось только кивнуть и пойти в указанном направлении. Что я и сделал.

Каюта оказалась низенькой коморкой, в которой можно было либо сидеть на миниатюрном стульчике возле встроенного в стену блока корабельной информотеки, либо лежать на узкой койке, а стоять – только на полусогнутых ногах. Что поделаешь – стеснённые габариты диктовались общей массой корабля, которую необходимо разогнать до световой скорости. Учитывая отношение команды к пассажирам, впору удавиться от таких условий, если бы полётное время составляло полгода. Но это в реальном времени пройдёт полгода, а для летящих на корабле – чуть более суток. Четырнадцать часов на разгон корабля, около часа полёта с практически световой скоростью, и четырнадцать часов на торможение. Релятивизм, давно ставший анахронизмом для перемещений в Пространстве, на этой трассе являлся неприятным, но неотъемлемым явлением. Пока. Потому что существовал ещё какой-то иной способ перемещения сквозь межгалактические сектора с аномальными топологическими возмущениями, при котором эффект релятивизма не проявлялся. Но об этом способе знали только сивиллянки.

Больше всего мне хотелось спать – сказывались бездумное девятичасовое созерцание Вселенной на обзорной площадке и послеобеденная осоловелость, – но я пересилил себя, сел на стульчик и включил экран корабельной информотеки. Поскольку она была автономной и никак не связанной с межгалактической электронной сетью из-за всё тех же топологических возмущений данного сектора Пространства, я мог почерпнуть из неё неизвестные сведения о Сивилле.