Пути Господни (СИ)

-Двадцать лет назад на глазах моей дочери погибла ее мать,- Разумовский почему-то был уверен, что это важно для Бориса. Он говорил тихо и неторопливо, тщательно подбирая слова,- для маленькой Анюты, это был стресс. Я много работал и мало уделял ей времени впрочем, как всегда. Не могу сказать, когда это произошло, но дочь вдруг начала рисовать, хотя раньше никогда не брала карандаш в руки. Догадайся с одного раза, что она рисовала?!

Разумовский внимательно посмотрел в расширенные от удивления глаза Бориса.

-Правильно..., ангела. Моя ошибка в том, что я, как и ты обратился к врачам, а надо было к священнику. После обследования Анютка замкнулась. И снова меня не было рядом, а потом и вовсе отправил ее в закрытый лицей. Я делал одну ошибку за другой, не осознавая, что разрушаю то, что так долго создавали вместе с Катюшей, свою семью. Чем успешней шли мои дела, тем черствей становилась душа. Дошло даже до того, что мы виделись с дочерью по графику, или когда у меня было "окно". Часто прикрываясь работой, мы забываем самое главное!

-???

-Ты береги ее, Боря. Ты сейчас все, что есть у нее. Не перекладывай это на чужие плечи, потом никогда не сможешь себе этого простить. Будь с ней...,- Разумовский хотел добавить что-то еще, но голос дрогнул.

Мужчины замолчали, думая каждый о своем.

-Может пойдем, Олег Михайлович, поздно уже. По пути в церковь заедем, свечку поставим, а хотите, службу закажем,- попытался Борис снова уговорить олигарха.

Разумовский удивленно посмотрел на него.

"Церковь!",- пронеслось в голове.

-Конечно же! Как я мог забыть?!- он вскочил на ноги,- Пойдем. Ты должен сам увидеть.

Он действовал так стремительно, что Малышев не успел ничего предпринять.

-Олег Михайлович, куда же вы?! Нам в другую сторону!- только и успел крикнуть он вдогонку,- Там ничего нет,- добавил тихо.

-Это здесь рядом, на соседней алее!

"Сейчас. Я сейчас",- лихорадочно билась в голове олигарха мысль.

Где-то в глубине сознания, тонко и протяжно звенела струна. С каждым шагом звук становился все сильней, тоньше и..., от этого становилось тревожно на душе.

Разумовский побежал.

"... Поворот",- краем сознания отметил он.

Темный силуэт здания показался, как и в прошлый раз, неожиданно. Олег остановился, переводя дух и, дальше пошел шагом. Сердце трепетно билось в ожидании встречи.

"Вот если бы еще не этот тревожный звук?!",- и в тот же момент струна взвизгнула последний раз и лопнула. Стало тихо, но от этой тишины стало еще страшней.

До церкви он не дошел несколько шагов. Улыбка еще несколько секунд держалась на губах, но словно восковая маска под воздействием огня, черты лица оплывали, меняли очертания, превращаясь в гримасу. Разум отказывался верить. Этого не могло быть. Этого просто не могло быть!!

-Неправда...- в растерянности прошептал он.

Покосившаяся маковка чудом держалась на разрушенном куполе. Массивная железная дверь, сорванная с петель, валялась рядом на ступеньках. Огромный провал зиял там, где раньше был вход. Сквозь него было видно, что творилось внутри. Груды битого кирпича, занесенные снегом, вывороченные с корнем решетки и следы пожарища. Сравнительно целой оставалась лишь самая дальняя стена от входа, преграждавшая путь в алтарь.

На деревянных ногах Олег двинулся вперед. Глаза горели, словно в них насыпали песок, все вокруг плыло, как в тумане. Он с трудом преодолел три ступеньки и оказался в дверном проеме. Рукой нащупал шероховатую стену, чтобы опереться. Ноги, в который уже раз сегодня, отказывались ему подчиняться. Хотелось заплакать, зареветь во все горло, как в детстве, горько и безутешно, но слез не было. Ничего не было. Ни сил. Ни желаний. И воздуха тоже не было.

Разумовский задыхался.

"Обман. Все обман. Катюша. Отец Феофан. И даже этот всепонимающий и всепрощающий взгляд - ОБМАН...".

Где-то в глубине, заплакала душа.

"Все зря. Жизнь напрасна. Все, кто его когда-то любил, уходят. Ушли. Даже НАДЕЖДА покинула его. Осталась только ПУСТОТА".

Он умирал.

"... Так и не переступив эту черту...",- пронеслась запоздалая мысль.

"Папа!!!",- нарушил вдруг пустоту раздирающий душу крик.

Разумовский вдруг наяву увидел, как рвется последняя прядь. Как в беспросветном мраке исчезают, наполненные ужасом, глаза дочери. До последней секунды она верила в него.

Что есть силы, он рванул душивший галстук.

... Кажется, он падал целую вечность. Взгляд скользнул последний раз по уцелевшему своду, выхватив среди следов разрушений два странных пятна, похожих на два глаза и..., "потух". Шелковый галстук с бриллиантовой заколкой отлетел в сторону.

Подбежавшие охранники упасть не дали. Они усадили Разумовского, расстегнули ворот рубашки. Тот был без сознания. Борис проверил пульс. Сердце стучало четко и ровно.

-Обморок,- негромко произнес Малышев,- давайте его в машину.

Четыре пары рук подхватили Разумовского.

Борис на секунду задержался. Чисто по-человечески, Разумовского было жаль. Погибшая жена, дочь второй год между жизнью и смертью. А после сегодняшних впечатлений у любого может поехать крыша.