Пути Господни (СИ)

Малышев внимательным взглядом окинул развалины, чувствуя на себе чей-то взгляд, что-то все время мерещилось ему в этих развалинах. Неожиданно для себя Борис перекрестился. Не то, чтобы он был верующим, просто привык доверять своему чувству.

"Не все правда, что ты видишь",- припомнились вдруг слова его наставника: "Научись чувствовать, только тогда станешь профессионалом".

Пора было уходить. Он повернулся. Выпавший из рук олигарха галстук лежал в снегу.

"Вряд ли когда-нибудь еще пригодится",- промелькнула в голове нехорошая мысль, но за вещью все же нагнулся. Рукой ухватил галстук за край. Следом потянулась какая-то нить.

Запутавшись в мудреных вензелях заколки, на разорванном шнурке висел серебряный крестик.

-Как он, доктор?- поинтересовался Малышев, когда тот прикрыл дверь.

-Пока все так же, без изменений.

-То есть, никого не видит и не слышит?

-Совершенно верно. Смотрит в одну точку и никакой реакции на происходящее. Я даже теперь не представляю, как ему сказать о дочери.

-А что с ней?

-Час назад она умерла, не приходя в сознание.

Доктор замолчал, потрясенный Малышев, тоже. В голове Бориса творилось что-то непонятное. Ему показалось, что там на кладбище, сам того не осознавая, он прикоснулся к чему-то такому, во что все мы хотим и боимся верить одновременно и то, что это живет в каждом из нас. А еще понял, что теперь жизнь и судьба Разумовского зависит и от него, Малышева тоже. Он вдруг почувствовал, как рука, сжимавшая в кармане крестик, вспотела.

-Александр Иванович,- прервал затянувшееся молчание Малышев,- к нему сейчас можно?

-В принципе да, только прошу учесть его состояние. Вдобавок ко всему, я сделал ему успокаивающий укол. И...,- доктор замялся,- не говорите пока ему ничего про дочь.

Борис осторожно открыл дверь и вошел. Разумовский этого даже не заметил. Малышев подошел ближе.

Пустой взгляд шефа не отражал ничего. Он шел куда-то сквозь Бориса вдаль.

-Олег Михайлович,- негромко позвал он Разумовского.

Тот молчал. Он легонько потряс его за плечо. Безвольная кукла лишь покачалась из стороны в сторону, не сводя своего взгляда с той точки, куда был устремлен.

-Олег Михайлович,- снова позвал его Борис,- собирайтесь, нам надо ехать. Я и машину уже подготовил. Поедем.

Никакой реакции.

-... И крестик ваш нашел. Вот посмотрите,- Малышев поднес крестик к лицу Разумовского.

И снова мимо.

Борис растерялся. Он рассчитывал, что увидев крестик, тот как-то отреагирует, но шеф по-прежнему был глух и нем. Малышев понял, что проиграл. Приподняв одной рукой голову Разумовского, он надел ему на шею крестик. На минуту задержался и направился к двери.

"По крайней мере, я попытался",- успокаивал он себя.

Борис проделал половину пути, когда сзади послышался голос Разумовского. Он был тих и слаб, но ему все-таки удалось расслышать, что говорил тот:

-Зачем. Моя дочь...,- было видно, что слова давались ему с трудом,- Анюты больше нет. Все напрасно...

Борис вернулся.

-Еще можно все исправить, Олег Михайлович.

-Поздно. Ничего уже не исправишь.

Малышев так и не поймет никогда, почему вдруг у него вырвалось:

-Все в руках Божьих, и твоих.

Секунду стояла тишина. Затем лицо Разумовского дернулось и осторожно повернулось в сторону Бориса. Оно все еще оставалось таким же осунувшимся, изможденным, но глаза уже смотрели вполне осмысленно.

-Все в руках Божьих и твоих,- повторил Малышев.

По щеке Разумовского скатилась слеза.

-Спасибо,- тихо ответил он.

Разумовский с трудом пробирался по занесенной снегом тропинке. Борис шел следом на некотором отдалении и видел, как тяжело приходится ему сейчас. Все свои силы в жизни, тот потратил на поиски чего-то (а только ли он один), не оставив их для самого главного.

С каждым пройденным шагом, Олег чувствовал, как силы возвращаются к нему, как крепнет в душе уверенность.

Откуда-то сверху раздался крик ворона. Разумовский поднял голову. Одинокая замерзшая птица, сидела на верхушке березы и с интересом разглядывала его. В каждом ее крике сквозило удивление. Человек улыбнулся.

Церковь снова появилась неожиданно, словно выплыла из другого измерения. И маковка, и двери, и все остальное были там, где им и положено быть.

Олег снял шапку и перекрестился. Когда поднял глаза, заметил у двери знакомую фигуру старца. Разумовский ничуть не удивился этому. Он уже догадался, их встреча неспроста.

Молча подошел за благословлением.

-ОН ждет тебя,- тихо произнес священник.

Олег кивнул головой. На языке все время вертелся вопрос. Он посмотрел отцу Феофану в глаза:

-Почему...?- но голос подвел.

-Почему ты видишь то скромную деревенскую церковь, то развалины? Ты это хотел спросить?

Разумовский кивнул головой.

-Это зависит от того, во что ты веришь. В отличие от тебя, я вижу большой, светлый, белокаменный храм, с огромными окнами и золочеными куполами, рвущимися в небо, ты слышишь крик ворон, а я пение херувимов, ты лицезреешь вокруг смерть, а я любовь, огромную и всепрощающую...

-...?

-И еще запомни, Господь и на Страшном Суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была...