Пути Господни (СИ)

Из черного зева одной из дыр появилось другое существо. Тоже молоухое. Пучок волос на голове — единственная растительность на отвратительно безволосом теле — у существа был несравненно длиннее, нежели у проводника и другого оттенка.

— Привел?

— Да, вот.

Длинноволосое уставилось на Рхата. Ему сделалось страшно.

— Но это же мальчик, а я просила — самку. Понимаешь, самку! Мне нужна помощница по дому!

Другой ход родил очередное существо. На этот раз — хвала Великой Матери — не большое.

— Пап, вернулся. Ой, какой хорошенький мохнатик!

Детеныш, детеныш безволосых. Большие, как у проводника глаза, длинные волосы того же цвета, что и у… матери.

Семья!

Семья проводника!

— Не злись, Рената, смотри, он Лизе понравился.

— Ага, живая игрушка. Небось блохастый, и шерсти от него будет в доме…

— Когда я стоял там, смотрел… он так трусился, и глаза… несчастные. Жаль стало парня, ведь заберут на фабрику, а там — сама знаешь. Думаю, он будет стараться работать, не хуже любой самки. Ведь будешь?

Из всего сказанного Рхат понял только, что обращаются к нему. Обращаются с вопросом.

С трудом соображая, в согласном жесте, он поспешно завертел головой.

Великая Мать, куда он попал?..

***

На всякого еретика свой Люк найдется.

Из сборника «Устное народное творчество»

— Где был? — каркающий голос деда встретил Брайена на пороге.

Юноша огляделся — родители ушли, наверняка, на очередную проповедь секторного священника отца Ю-чу, лишь дед Саша, нахохлившимся стражником, караулил в своем кресле, неспособный куда-либо идти, и оттого вечно недовольный.

— Где был?

Клетчатый плед скрывал от глаз высохшие ноги. А ведь дед Александр не всегда был таким. Брайен помнил крепкого, неизменно жизнерадостного старика, что водил его в плавильные цеха и штамповочные мастерские. Огненные искры разлетались испуганной ребятней, чтобы застыть на полу радужными шариками, огромный пресс, натужно приседая, выдавливал из блестящего листа аккуратные миски…

— Оглох? Где был?

Брайен вздохнул.

— Гулял.

— Гулял! — фыркнул старик. — Интересно с кем? Опять с этим бездельником Гопко?

— Он не бездель…

— Все техники бездельники и дармоеды! — отрезал дед Александр. — И твой дружок не исключение! Знавал я его дедулю в младые годы — уже тогда задавака, каких свет не видывал. Только и умеют, что пялиться в свои экраны. Мы работаем с утра до ночи, здоровье теряем… — коснувшись больной темы, старческий голос дал слабину.

Брайену стало жаль деда — в сущности, тот неплохой человек…

— Чем занимались?

Слабость оказалась скоротечна.

— Да так, всяким…

— Всяким! Вот она — молодежь! Всяким! Работать никто не хочет, дай только послоняться…

— В спорт зале были! — отыскал аргумент в защиту своего поколения Брайен.

— Морды друг другу бить! Мужское занятие. В мое время мужчинами становились иначе. Я помню тот день. Помню, как сейчас. Кода мой отец — твой прадед взял меня на мою первую казнь. Мне было восемь. Детей обычно не водили так рано, а мой повел. Казнили еретика, он не плакал, но просил прощения, не знаю за что — наверняка грехи велики были. Потом его в Утилизатор. Это был урок — мне, мальчишке. Вот как я стал мужчиной! А ты — спорт зал. Эх, времена…

***

Они собрались.

Мужи, понукаемые ниспосланным свыше.

Вдохновением.

Божественным прозрением.

Никейский Сход.

И Учитель незримо сидел меж них.

Верных последователей.

Истинных детей.

Вдохновлял.

Наставлял.

И был установлен первый догмат.

Летопись Исхода

Глава 2. часть 4

Они засели в каюте Никия, худосочного, как его друг Сонаролла, от которого Никий Гвана — за глаза и в лицо называемый королем моды — имеет радующие глаз серые ткани, из которых шьет, поражающие разнообразием, серые робы.

Никий Гвана — отнюдь не старый старшина портняжего цеха, получивший эту должность в наследство от отца и за красивые глазки.

Никий Гвана — худой рыцарь, юный патриарх, король штанов и кофточек, повелитель маек и трусов, законодатель мод отороченных рюшиками чепчиков и вечно мокрых пеленок.

Они собрались в каюте Никия, и было их число — тридцать. Плюс — минус. То один, то другой из заседающих выходил глотнуть свежего воздуха и новых идей в шумный коридор.

Три десятка озабоченных проблемой мужей разной степени увядания. Женщинам нет места в мужских играх, у женщин свои игры — дети, семья. У мужчин — интересы общества, которые часто идут в разрез с интересами женщин, детей и семьи.

— Мы шобрались, шоб положить конец шпорам, — шамкал старик Линкольн, и жидкая седая борода важно качалась в такт мудрым словам архивариуса. — Рашкол недопуштим. Волнения охватывают шектора.

Красные делегаты кивали, и пот капал с сосредоточенных лиц.

— Человек, или Человеко-Бог, — узкая ладонь рубанула густой воздух. Поликарп Миллгейт незадолго до речи посещал коридор и выглядел менее раскаленным.