— Не бойся. Это валгалл с планеты Арг. Добрейшее существо и такой же раб, как и ты.
Этот ужас, это порождение ночных кошмаров, этот слуга Кантора — добрейшее существо! Нет, Рхат Лун не настолько глуп… порождение кошмаров спокойно прошло мимо, не удостоив Рхата и пол взглядом.
— Привыкай, парень, — вывел из ступора голос проводника, — еще не то увидишь.
Великая Мать… где ты?
***
Летопись Исхода
«Деяния Пастырей»
Глава 1. «Великий Сонаролла»
Лампы зенитными солнцами орошали зеленые поля столов. Неутомимые кии-скарабеи пихали навозные кругляши бильярдных шаров. Они сталкивались друг с другом, и тихий стук отмерял время не хуже тиканья корабельного хронометра.
— Пятерка, в левый угол, — торжественно, словно речь на Благодарении возвещает Данкан Левицкий — улыбчивый пластмастник с широким лунообразным лицом.
Соприкоснувшись с битком, оранжевая пятерка ошпаренной рукой отскакивает от борта и лениво катится по зеленому полю стола в угол. Левый угол.
Десяток зевак следит за победным шествием неторопливого шара, и запах разгоряченных мужских тел заполняет пространство под слепящим солнцем лампы.
Кусая губы, за пятеркой следит Рав Танг — текстильщик. Крепкие зубы нещадно терзают невинную плоть губ.
Круглой пятерке все равно. Она катится. И падает в лузу.
Десяток глоток восторженно ревет. Зубы сжимаются, и обескровленная плоть рождает рубиновую каплю.
Довольный Данкан принимает поздравления.
— Шестерка в середину! — слова вязнут в мужском напряжении, запахе пота, отчаянии Танга.
— Господи, Учитель, не дай, помоги… — шепчет Танг, и алая капелька смешно дергается на снегу губ.
— Молись, молись, последнее, что осталось, — Данкан аккуратно, как мать новорожденного, опускает объемное пузо на дерево бортов.
— Учителю нельзя молиться, — рождает толпа голосом остроносого Фридриха Знанского. — Он не бог.
— Уж не человек ли? — накопившаяся злость выплескивается ведром кипятка. Засохшая капля превратилась в бурую точку.
— Человек, — пожимает узкими плечами маленький Знанский.
— Это ты у нас человек, или хе, хе, подобие его, — Ал Уотерби покровительственно ложит пухлую ладонь на кость плеча, — а Учитель, он, он…
— Бог!
— Не бог!
— Нет Бог!
К месту спора подтягиваются обитатели соседних столов. Пот загустевает ядовитой желчью.
— Бог!
— Человек!
— Был человеком! — к столу переговоров протискивается менее худой, но не менее конопатый Энтони Левицкий — родной брал удачливого бильярдиста и косвенного виновника спора. — Но когда на него снизошло откровение, — толстый палец с траурной каемкой ногтя важно тычет в лампу, призывая светило в свидетели, — он стал БОГОЧЕЛОВЕКОМ — два в одном!
— А если по роже? — сосредоточенно интересуется Линкольн Черчь — сторонник человеческой фракции.
— А если я тебе? — Данкан выдвигается на защиту брата.
Желчь каплет в раскаленный воздух едучими каплями.
Забытая шестерка одиноко скучает на зеленом сукне.
Олег Гайдуковский от стойки с пивом лениво прислушивается к спорщикам.
Бог? Человек? Какая разница. Олег не видел в рьяном выяснении сущности Учителя особого смысла.
Олег почти не помнил Учителя — тот ушел, когда Олег был ребенком.
Но сколько себя помнил Олег — споры были всегда.
***
Алексей Мотренко
Заместитель старшины цеха пластмасников.
Отец Щур обвел слезящимися глазами притихшую паству.