Пути и ошибки новоначальных

Рассудок, по словам святителя Феофана Затворника, в своей рассудочной деятельности заносчив с диктаторством, неосмотрителен, недобросовестен и верхоглядно ветреней. «Даже и те, — пишет святитель, — кои жизнь свою проводят в научных занятиях, несвободны от них в большей или меньшей степени. Некоторое исключение из сего составляют сильные рассудки (физики, математики, историки). Многие из них обладают познаниями точными, многотрудными, изысканными, между тем, как стоят видимо вне благодатного царства, и по образу мыслей, и по жизни. Некоторые видимые успехи надоумляют их чуждаться всякой помощи свыше и располагают верить, что они целы и невредимы. Но такая самоуверенность сейчас и обличает не здравость их рассудка, ибо здравый всегда осязательно видит и указывает свои слабости и свою немощь. Если теперь эта заносчивость обща почти всем крепким рассудкам, то все их надобно считать поврежденными… Рассудку людей, неправо ходящих, свойственны: неверие, легковерие, упорство, хитрость и изворотливость, особенно же пустота в слове и мысли. В понятиях — безотчетность, следовательно запутанность и нестройность; в суждениях — чувственность, изменчивость, неведение; в заключениях — безначалие и предположительность, предрассудки и софизмы»[34].

Что же происходит с человеком, когда благодать касается его? «Благодать. — пишет святитель, — пришедши, не приносит с собою много сведений, но научает человека вниманию и как бы обязывает точному рассмотрению вещей; она не истолковывает ему законов мышления, но вливает любовь к истине, которая не позволяет уклоняться от путей правых, поставляет его на истинную середину»[35].

С этого времени «он чувствует, что жизнь коротка и надобно спешить делом, что всего надо ожидать от Бога, а не от себя, на мнения людские не смотреть… Так как умственные злые склонности главным образом происходят от осязательности познаний рассудка и предположительности идей разума, оставленного себе, то с уничтожением его основания падает само собою и то, что на нем строится. Основание же сие уничтожается в покаявшемся, к Богу обратившемся и к Нему прилепившемся; ибо с сего времени он начинает осязательно познавать вещи духовные, как прежде познавал чувственные. Как прежде, при рассматривании вещей, человек ничего не видел, не мог и не хотел видеть кроме самих вещей, так теперь во всем видит отражение мира духовного, и в вещах и в явлениях. Весь мир проникнут действительно духовным, Божественным, но прежде это не замечалось, а теперь созерцается ясно»[36].

«В душе истинного христианина совсем не бывает того настроения, какое неизбежно в человеке, непричастном Духа Христова. Все его способности действуют совместно, устремлены на одно, состоят в подчинении ему, как лицу, — почему и приписывается ему целость, полнота, здравие»[37].

«Из всего предложенного может всяк усмотреть, что в истинном христианине все силы в деятельности своей зависят от него самого, а не самовластно движутся, что в сей деятельности везде действуют совместно, не раздробляясь и не отделяясь одна от другой, вспомоществуя себе взаимно и взаимно возвышая общую жизнь духа… В грешнике же этого нет, а есть все противное как видели. Сам он сего не видит и говорит о себе, что цел и здоров, — в чем и беда его. Но и тем, кои отказались от грехов, надо внимать себе, чтоб не попасть хоть временно в такое расположение сил, какое бывает в преданных греху… Ибо и это опасно. Уразумевай себя, внимай себе всяк»[38].

В другом месте святитель пишет: «Тело должно подчиняться душе, душа духу (духу человеческому — А. Г.), дух же по свойству своему должен быть погружен в Бога. В Боге должен пребывать человек всем своим существом и сознанием. При сем сила духа над душою зависит от соприсущаго ему Божества, сила души над телом от обладающего духа. По отпадении от Бога произошло, и должно было произойти, смятение во всем составе человека: дух, отдалившись от Бога, потерял свою силу и подчинился душе. Душа, не возвышаемая духом, подчинилась телу. Человек всем существом своим и сознанием погряз в чувственность»[39].

Из всего сказанного святителем выходит для нас особая важность воспитания в себе сознания. «Оно — говорит святитель, — между свойствами (лица) занимает первое место. Оно есть свойство, исходное для других, есть прямое свойство лица… Оно, полагая бытие себя и бытие существ вне сущих, отличает себя от них и их от себя. Следовательно, условия к совершенству сознания есть возвышение нашего лица и над собою, и над внешним миром. Где нет сего возвышения, там сознание должно быть мутно, неопределенно, безотчетно или приближаться к животному самочувствию».

Человек-грешник как раз и «не возвышается над внешним миром, а напротив, увлекается им, живет в нем, почему и называется внешним, вне себя живущим, ушедшим из себя. Оттого покушения на ущерб или самоущерб в одежде, доме, мебели, месте и прочее глубоко потрясают его, поражают в самое сердце.