Сазонов, впрочем никогда особо не обращавший внимания на журналистов и общественность, попросту игнорировал подобные выпады в свою сторону, уверенно двигаясь в проитальянском направлении и оппонируя европейским державам, требовавшим от Рима отказаться от дальнейших наступательных операций. Сазонов проинструктировал константинопольского посла М. Н. Гирса заявить протест по поводу закрытия проливов, угрожая, что Петербург может затребовать с Турции компенсацию за понесенные русскими купцами убытки, и ссылаясь на Конвенцию 1871 года, предписывающую, что навигация должна быть открыта всегда, если вблизи не расположен вражеский (то есть итальянский) флот. И здесь британские и российские взгляды на ситуацию в очередной раз расходились: сэр Артур Николсон, постоянный помощник министра иностранных дел, как раз не считал, что конвенция обязывает Турцию в военное время дозволять проход через Босфор и Дарданеллы, указав также, что ожидать компенсации от воюющей державы – это слишком. Тем не менее Николсон дал инструкции послу в Турции сэру Джерарду Лоутеру известить Блистательную Порту о всеобщей обеспокоенности закрытием навигации в проливах и предложить отряд британских лоцманов для провода торговых судов в обход минированных участков акватории[104]
. Оба посла – и русский, и британский – полученные инструкции выполнили, но среди представителей Великих держав Гире оказался единственным, кто требовал полного открытия проливов. Турция же 25 апреля непреклонно заявила, что торговое судоходство возобновится лишь тогда, когда державам удастся убедить Италию отказаться от дальнейших операций у Дарданелл[105].Но непреклонен оставался и Сазонов. Ураган общественной критики за множащиеся убытки – как торговые, так и политические – не склонил его «обратиться к Италии, чтобы получить от нее ручательство не предпринимать, хотя бы на известный срок, враждебных действий против Дарданелл, чтобы тем временем могли бы воспользоваться нейтральные торговые суда для прохода проливов»[106]
. Он заметил, что обладает «официальны [ми] сведениями] <…>, что Италия ответит решительным отказом дать подобное ручательство и что таковой шаг <…> не будет содействовать улучшению положения»[107]. Категоричность Сазонова подкреплялась позицией Италии и ее союзников: уже 29 апреля он знал, что итальянцы не намерены вновь атаковать Дарданеллы, но никоим образом не собираются делать официальное заявление по этому поводу[108]. Поясняя позицию Италии, Долгоруков отмечал, что народ пребывает в чрезвычайном волнении, так что предложение воздержаться от нападения на проливы правительство непременно расценит как шаг враждебный, потенциально нарушающий дружественные отношения с Россией[109]. К тому же, как было известно Сазонову [из той же телеграммы] от Извольского, австрийское правительство уведомило Рим о том, что не собирается требовать никаких «ручательств» и ограничений, поскольку подобные требования означали бы нарушение нейтралитета[110]. Это, конечно, лишь укрепляло уверенность Сазонова в том, что следует продолжать двигаться в выбранном направлении и не позволить Австро-Венгрии вклиниться между Россией и Италией.Официально о возобновлении навигации в проливах было объявлено 2 мая, а уже на следующий день Сазонов получил известие, иллюстрирующее эффективность его проитальянского курса. В телеграмме от 3 мая Долгоруков сообщал министру, что англичане и австрийцы требовали от итальянцев заявить о временном прекращении маневров в проливах, на что те сообщили, что прежде, чем дать официальный ответ, им нужно проконсультироваться с русским правительством[111]
. Неясно, каким именно образом Долгоруков и Извольский получили взаимоисключающие сведения касательно намерений австрийцев, но сама мысль, что Австрия следует тому же курсу, что и Россия, вкупе с последующим сообщением о том, что Италия собирается просить у Петербурга совета, все более убеждала Сазонова в верности принятых решений. То, что турки все же разблокировали проливы, так и не дождавшись от Италии никаких гарантий, также обеспечивало русской внешней политике весомую аргументацию.