Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Уже вскоре развернулись новые дебаты: глава британского ведомства сэр Эдуард Грей предложил державам потребовать у Италии гарантий, что та не станет расширять театр военных действий за пределы Ливийского побережья. После успешного для итальянцев боя у Бейрута в конце февраля Британия надеялась не допустить следующей атаки у Дарданелл и в прилегающих водах, поскольку тогда Турция была бы вынуждена закрыть проливы для всех судов, лишая англичан важнейшего торгового маршрута[81]. Учитывая, что и Россия зависела от этого пути, схожие шаги русского правительства выглядели бы вполне логично, но ничего подобного Сазонов не предпринял. Он действовал в русле прежних планов о посредничестве, жертвуя неприкосновенностью проливов в угоду итальянцам. 29 февраля он заявил Бьюкенену, что не считает, что европейские державы вправе требовать от Италии ограничить фронт ее действий, поскольку таким образом они нарушили бы собственный нейтралитет. Возможные последствия отказа Рима предоставить державам гарантии Сазонов отверг, заметив, что «это ведь, впрочем, очередное и печальное следствие всех войн – что от них с неизбежностью терпят урон торговые интересы нейтральных стран»[82]. Уже через месяц он запоет совершенно на иной лад о торговле с турками. Еще более удивительным подобное отношение Сазонова к Италии представляется в свете последующей его жесткой позиции по поводу военных маневров Болгарии и Греции – государств куда более скромных в сравнении с Италией, – когда те начинали медленно продвигаться к турецкой столице. У него возникнут подозрения даже в отношении английских и французских намерений во время Дарданелльской операции 1915 года.

Проводя описанную политику, Сазонов руководствовался двумя серьезными причинами, вытекавшими, по сути, из его общего понимания ситуации с проливами. Во-первых, он полагал, что любой итальянский наступательный маневр на деле обернется скорее скоротечным набегом, чем продолжительной военной операцией – 5 февраля 1912 года он прямо заявил французскому послу в Петербурге Жоржу Луи, что его «мало тревожит Италия в Дарданеллах»[83]. Свою невозмутимость он пояснил двумя неделями позже, отметив, что Италия – это «единственная держава, которая сумела бы зайти туда, там не оставшись»[84]. В стратегическом плане Италия оказалась в весьма затруднительном положении: недружественные маневры Австро-Венгрии вынуждали поддерживать численность и готовность контингента на границе, а доступные резервы уже были заняты в Ливийской кампании. Таким образом, наиболее вероятно, что итальянское наступление в Малой Азии и Европейской Турции могло состояться лишь на море, имея целью, во-первых, указать туркам, что итальянцы способны атаковать их даже вблизи от дома, во-вторых, заставить тех озаботиться все возрастающими военными расходами и, в-третьих, вынудить пойти на итальянские мирные условия. Операции подобного рода, конечно, не несли русским интересам в проливах никакой угрозы.

В самом деле, морское нападение итальянцев могло этим интересам даже поспособствовать – и подобная вероятность являлась второй причиной, по которой Сазонов поддерживал итальянское наступление. Как и прочие европейские державы, Сазонов также опасался, что, если война с турками затянется, балканские государства – под предлогом какого-либо инцидента на полуострове и ради укрепления собственного влияния – обязательно нападут на ослабленную войной Турцию[85]. Как уже отмечалось, военное руководство уже приступило к моделированию сценариев на случай, если война перекинется на Балканы[86]; о том же настоятельно напоминал и Сазонов, опасаясь, впрочем, что русское вмешательство на полуострове быстро перерастет в общеевропейский конфликт[87]. Успех итальянской экспедиции в проливах на деле продемонстрировал бы туркам, что противник в силах атаковать, где сочтет нужным, и это позволило бы приблизить подписание мира, не дожидаясь нападения с Балкан; если же в ходе морского сражения итальянцы потопят часть турецкого флота, то и против того в Петербурге ничуть не возражали[88].