Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

До сих пор исследователи не дали удовлетворительных объяснений мотивов Сазонова, побудивших его сперва опровергнуть официальный характер действий Чарыкова и пресечь их, а затем, спустя несколько месяцев, и отозвать того из Константинополя. На первый взгляд эта ситуация выглядит вполне ясно: Сазонов решил осадить посла, превысившего данные ему полномочия. Вскоре после отбытия Чарыкова из Константинополя Сазонов признавался британскому послу сэру Джорджу Бьюкенену, что тот проигнорировал данные ему весьма четкие инструкции касательно характера октябрьских переговоров и, «как выразился Сазонов, перемахнул любые границы», установленные для них Петербургом[63]. Хуже того, получив уже декабрьские, совершенно четкие инструкции от Сазонова, Чарыков их вновь проигнорировал. Он «затеял интригу, прямо действуя против собственного правительства. <…> Невозможно, чтобы посланник приводил в жизнь взгляды, противонаправленные политике, указываемой его правительством»[64]. Так что Сазонов просто не мог оставить Чарыкова в Константинополе, где бы тот и далее продолжил подрывать политику своего министра.

С подобным объяснением имеются две проблемы. Во-первых, тщательный анализ документов (как, скажем, представленный в работе Тайдена) показывает, что Чарыков отнюдь не столь злостно превысил данные ему полномочия, как Сазонов сетовал по этому поводу Бьюкенену. На протяжении всего лета Нератов и Извольский обсуждали план, весьма схожий с тем, что осенью принялся осуществлять Чарыков. Кроме того, сам Чарыков вел с Нератовым активную переписку, так что нельзя сказать, что на Певческом мосту пребывали совсем «во тьме неведения» по поводу происходящего в Константинополе. Да, Чарыков действовал активнее, чем это предписывалось инструкциями Нератова, однако едва ли «перемахивая любые границы» [Thaden 1956:27 ff.][65].

Вторая же причина усомниться в том, что Сазонов лишь поставил на место зарвавшегося посла, заключается в том, что по поводу многих других случаев дипломатического самоуправства он не предпринимал вообще никаких мер. Самым показательным примером здесь является, пожалуй, Н. Г. Гартвиг – русский посол в Белграде с 1909-го по июль 1914 года, ярый славянофил и (после отставки Извольского) видный претендент на министерское кресло. С 1912 года Гартвиг последовательно подталкивал Сербию к более агрессивным политическим шагам, которые не имели бы места без его вмешательства и при этом не были предписаны ему министерскими инструкциями[66]. Деятельность Гартвига привлекла такое внимание, что дипломаты прочих держав в Белграде сетовали на него своим правительствам, а те, в свою очередь, обращались к Сазонову[67]. Последний неоднократно ставил на вид Гартвигу, что вести себя так не подобает, однако всякий раз без ощутимого эффекта. Русский посол в Сербии сменился лишь со смертью Гартвига. Логично было бы ожидать, что вместо столь ретивого подчиненного Сазонов назначит кого-то более покорного, лояльного его курсу; однако ничего подобного он так и не предпринял. Так что и впредь некоторые высокопоставленные посольские и министерские чиновники порой позволяли себе самостоятельные решения, весьма редко оборачивавшиеся их отставкой[68]. Если учитывать подобное отношение, отстранение Чарыкова представляется для тогдашнего министерства событием необычайным, корни которого, похоже, гнездятся куда глубже.