Пути непроглядные

– Я вобью тебе обратно в глотку… – сверкая волчьими глазами, прорычала Игре, – в твою грязную глотку каждое твое грязное…

– Давай же, режь, ну, – прохрипел он. Острое железо царапало кожу. – Я ведь не заслужил ничего лучшего, Игре, правда?

Он видел, как она резко задохнулась, и приготовился к худшему, но Игре еще раз обожгла его ненавидящим взглядом и убрала нож. Вернулась на свое место и стала глядеть в огонь.

Рольван сел, отряхивая плащ.

– Можешь убить меня, я все равно не понимаю, как ты можешь еще им служить, после всего? Они заставили тебя превратиться в волка, потерять разум, и все это, чтобы посмотреть, как я себя поведу! Еще и Аску твою ради этого убрали, ведь так?

– Нет!

– Конечно же, да! И колдунья в Гиде умерла так вовремя, неужели ты не видишь? Прах побери, Игре, да открой ты глаза! Эти твои боги нарочно оставили тебя без помощи, чтобы мне пришлось… пришлось самому тебя возвращать. Да они тобой просто играют, как будто ты…

– Заткнись! – выкрикнула она. Увидела, что он собирается продолжить, и добавила быстро: – Пожалуйста!

Рольван замолчал. Тишина повисла такая, что у него зазвенело в ушах. Тлеющее в костре полено с треском упало, развалившись на две половины, и утихшие было язычки огня снова взметнулись вверх. Осветили лицо Верховной дрейвки. По ее щекам тянулись две тонкие дорожки слез.

– Игре, – проговорил Рольван. – Прости меня. Я не скажу больше ни слова, обещаю.

– Я не понимаю, – она сердито вытерла рукавом слезы, – не понимаю, почему именно ты? Почему у тебя это получилось, почему?

– Игре… ты правда не понимаешь?

– Нет!

– А я понял, еще там, у источника. Когда ты превратилась в человека. Ты ведь не могла сама, я видел, хотела и не могла. А когда я тебя обнял и позвал… В первый раз это сделал Гвейр. Второй раз я. Скажи, что между нами двоими общего, Игре?

– Ничего!

– Если так, ты все еще бегала бы по лесу волком. Подумай лучше.

Он не удержался, добавил в голос толику насмешки, и она сразу же вскинулась обидой:

– Все, с меня хватит! Еще слово, и я…

– Хочешь спросить у своей богини? Она знает, не сомневайся.

После долгого молчания Игре ответила:

– Я не хочу ее спрашивать.

– Тогда я скажу, но тебе не понравится. Я и Гвейр, мы оба тебя любим. И, злись сколько хочешь, самое главное, что нас обоих любишь ты. Можешь теперь кричать и швыряться, Волчица – но это правда.

Он слышал, как она ахнула, как набрала в грудь воздуха, но сдержалась и ответила равнодушно:

– Это неправда. Я тебя не люблю.

– Или не хочешь любить?

– Не хочу. И не буду.

– Ладно, как пожелаешь. Я ведь уже говорил, что ни о чем не прошу.

Они замолчали и сидели долго, думая каждый о своем. Потом, когда Рольван уже поднялся было, чтобы идти спать – Игре, не любившая рано ложиться, караулила первой, – она вдруг спросила:

– Сам-то ты своему богу за что веришь? Что он тебе хорошего сделал?

Рольван сел обратно. Теперь наступила его очередь растерянно молчать. Заученные ответы один за другим вылезали из памяти, куда их загнали годы проповедей, чтений и разговоров с отцом Кронаном. Любой из этих ответов в свое время звучал убедительней некуда, и можно было только мечтать пересказать их какому-нибудь язычнику, чтобы не сходя с места его убедить и обратить. Вот только сейчас, когда язычница сидела перед Рольваном собственной персоной и ждала, что он скажет, все они враз потеряли свою силу. Так всегда бывает, подумал он, если переходишь от разговоров к настоящей жизни. И сказал ей, так честно, как только мог:

– Я ни разу не видел, чтобы он вообще что-нибудь делал, такое, что можно было бы потрогать. Говорят, чудеса даются только святым, а я грешник. Я с самого начала не годился в монахи, думал не о том, о чем нужно и вообще… Ладно. Я верю, потому что… Мы живем, воюем, убиваем, ненавидим, едим и пьем и в конце концов умираем, а потом что? По вашей вере в другом мире будет то же самое. Один старый монах, отец Кронан с ним дружил, он писал книгу о разных верах. Путешествовал в Канарк, к раскам и затаринцам, был за морем, у эливсинцев и дальше, до самого Кемета. Его везде считали сумасшедшим, поэтому не трогали. Так вот он рассказывал, что у всех народов веры сходные. Канарца ждет посмертный пиршественный зал с богами и героями, данка – бесконечное сражение и бесконечная добыча. Везде почти одно и то же. Бесконечно, всегда есть, пить и убивать. Не скажу, что мне такая жизнь не нравится, но… все-таки я хочу надеяться на другое. На тот Надзвездный свет, где правит Мир. На то… в общем, на это все. Я непонятно говорю, наверно…

Он замолчал. Стоит ли объяснять кому-то, если не можешь толком объяснить самому себе? Отец Кронан бы смог. И Одо, наверное, смог бы. И даже Твилл. Все они знали свою сторону и держались ее – не так, как Рольван, чьи мысли вечно расходились со словами и тем более с делами.

– Надзвездный свет, говоришь? – задумчиво спросила Игре.

– Так его называют.

– И что же там?

– Там все будет по-другому.

Дрейвка насмешливо фыркнула:

– И что же ты там будешь делать, если не есть и не сражаться? Насиловать девственниц?

– Нет! Игре, ты смеешься надо мной? Ты ведь не была…