Пути непроглядные

«Простые люди, жители этих мест», как назвала их Игре, обитали в маленьких укрепленных фермах-деревеньках, укрывавшихся на склонах холмов и в узких ложбинах между ними, в окружении небольших полей ячменя и овса и зеленеющих пастбищ. Позже Рольван узнал, что эти люди считают себя Хранителями Круга с таких давних пор, что никто и не помнит, кем и когда была поручена им эта обязанность; их отцы, деды и прадеды жили здесь, разводя свои скудные стада, совершая обряды у больших камней в дни праздников, и верили, что зажигаемые ими костры и есть то основание, что держит благополучие всего мира из года в год. Когда захватчики-квиряне изгоняли прежнюю веру из Лиандарса, жившие здесь дрейвы бежали или были убиты. Их тихие сородичи с виду покорились, но чуждые обычаи среди них так и не прижились и Хранители Круга незаметно вернулись к прежнему образу жизни. Были они немногочисленны и бедны, так что ни квирянам, ни, позже, свободным эргам не было особого дела до их деревень. В последний раз их беспокоили в дни охоты на дрейвов времен молодости отца Кронана. Единственный посланец церкви, появившийся здесь с тех пор, недолго занимался обращением заблудших душ. Его смерть была, скорее всего, случайной – во всяком случае, обвинений в убийстве не прозвучало и жители холмов снова оказались всеми забыты.

Они заметили всадников издалека и вышли навстречу – трое низкорослых, приземистых мужчин непонятного возраста, с одинаково косматыми бородами и цепкими глазами, настороженно глядящими из-под нависших бровей. Тяжелые, приспособленные для охоты на крупного зверя копья в их руках не оставляли сомнений в том, какой прием будет оказан любому, пришедшему с недобрыми намерениями. Рольван не успел ни заговорить, ни выдвинуться вперед для защиты спутницы: Игре только вскинула руку в быстром непонятном жесте и произнесла всего одно слово, как настороженность сменилась благоговением и все трое рухнули на колени, приветствуя Верховную дрейвку.

Так Рольван оказался гостем деревни в излучине обмелевшей реки, деревни, которую посторонний взгляд запросто мог бы принять за скопление обросших мхом не то холмиков, не то курганов, настолько сливалась она с окружающим пейзажем. Пегие козы и невысокие косматые лошади бродили вокруг и между строений, такие же дикие и независимые, как и их хозяева. Внутри хижин в тесноте и вечном запахе торфяного дыма ютились шумные семьи со стариками и детишками всех возрастов, неразличимо-похожими, кудлатыми, словно собачата, и собаками, самоуверенными, как родные дети.

О почтении, которое испытывали эти люди к дрейвам, лучше всего говорило то, что для Игре освободили целую хижину, причем ее обитатели, расселившиеся на время по другим домам, ничуть не выглядели опечаленными. Можно было подумать, что им оказана немалая честь.

Сам Рольван, с тех пор, как выяснилось, что он не дрейв, не вызывал у местных жителей особого интереса. Держаться он старался как можно скромнее и, не желая выставлять напоказ свой столичный выговор, почти открывал рта. Его поселили вместе с Игре, но остаться с нею вдвоем у него не было никакой возможности. Днем ее все время окружали женщины, дети и старики; по вечерам в хижину собирались и засиживались до глубокой ночи мужчины и снова те же самые старики. Они рассаживались на брошенных на пол оленьих шкурах и охапках вереска, передавали из рук в руки рога и чаши с густым медовым напитком, ячменные лепешки и глиняные миски с оленьим или кабаньим тушеным мясом. Их разговорам не было конца, они забрасывали Игре вопросами, они называли ее «Мудрая» и ловили каждое ее слово, как слово святой – да такой она и была для них.

От их хриплых, лающих голосов Рольван раздражался, не находил себе места и в конце концов сбегал. Его не удерживали, никто не мешал ему проходить по деревне, переступая кучки навоза, отмахиваться от мух, огибать охранявшего ворота деревянного идола, уродливого, с огромными выступающими гениталиями, но при этом до отвращения похожего на любого из деревенских мужчин, и уходить за ограду земляного вала.

Он подолгу бродил в холмах, где в густом вереске свивали гнезда ветерки, а на неровных склонах мужчины этой и других таких же деревень возделывали поля и пасли немногочисленные коровьи стада. Набродившись в сомнениях и размышлениях, Рольван поворачивал обратно. Ему казалось, не вернись он однажды – никто бы не заметил, разве что Игре пришлось бы искать себе нового посланца в неведомое, но здесь, среди ее восторженных почитателей, это было бы не так уж трудно. Но он возвращался, не мог не вернуться. Если все вокруг принимали его за слугу Верховной дрейвки, то были недалеки от истины – именно так он чувствовал себя и сам.