Пути непроглядные

В третий день он впервые заметил словно прилипшего к Игре улыбчивого юношу. Звался он Дергиданом, был высоким, не в пример большинству своих сородичей, гибким и скорым на язык. Он взял привычку усаживаться возле ее ног и жадно выспрашивать обо всем, относящемся к служению богам и дрейвской науке. Он слушал, глядя ей прямо в рот, и спешил задать новый вопрос сразу, как только она замолкала. Он приходил первым и последним покидал хижину, а на пятый день явился днем, когда все остальные мужчины были заняты работой, и с этих пор делал так постоянно.

Игре принимала его охотно и целые дни рассуждала о богах и обрядах, целительстве, древних законах и даже о порядке движения небесных светил. Они вдвоем чертили непонятные знаки в остывшей золе очага, нараспев произносили длинные заклинания и смеялись совершенно бессмысленным шуткам. Рольван молча сходил с ума.

Он был уже почти готов на убийство, когда наступил праздник урожая и начала осени, который поклонники Мира называли Днем Благодарности, а последователи старой веры – Лафадом.

Приготовления начались с раннего утра. Мужчины нескольких деревень носили к Кругу богов вязанки дров и охапки хвороста, складывая их в огромный костер, как тот, что был приготовлен на Валль и остался незажженным в разгромленном святилище далеко к северу. Женщины жарили целые кабаньи туши и выкатывали большие бочки с медом. Дети путались под ногами, старики вздыхали о прежних временах, когда и костры были жарче, и мясо вкуснее, а на праздники к святилищу сходились несметные толпы. И никого, кроме Рольвана, казалось, не беспокоила мысль о способных появиться в любой миг эргских дружинниках – или, хуже того, многочисленных тидирских отрядах.

Задолго до заката погасили все огни, вплоть до углей в очагах. В воздухе повисло тревожное ожидание. С наступлением темноты Рольван вместе со всеми отправился к Кругу. Он был в панцире и шлеме, с мечом на поясе и копьем в руке, а в сумке, пристроенной за плечом, лежал мех с медом и запас еды на несколько дней – ячменные лепешки и вяленое оленье мясо. Монаха пришлось оставить на попечении Игре. О том, чтобы взять его с собой во Врата, не было и речи.

Игре шла далеко впереди, в окружении своей верной свиты и рядом с нею – Дергидан. Если Рольван до сих пор еще сомневался в собственной непроходимой глупости, теперь сомнения растаяли окончательно: Дергидан, разумеется, оставался. Рольван же, если только боги не передумают и позволят сегодня ночью открыть Врата, уходил. Приносил себя в жертву по собственной воле, заранее убедившись, что оценить эту самую жертву будет некому.

Он был вместе со всеми, кто останавливался, образуя широкое кольцо вокруг древних камней. Люди подходили и подходили, в неровной подлунной темноте было не разобрать, сколько их. Рольван знал, что во всех четырех деревнях Хранителей не наберется и двухсот жителей, считая детей и стариков, но теперь ему мерещились многие сотни теней, медленно выступавших из темноты и присоединявшихся к неподвижному собранию.

Светила луна, но над Кругом богов ее свет терял свою силу. Вокруг камней клубилась густая, осязаемая тьма. Мало-помалу эта тьма поглотила все звуки, даже шорох травы под ногами, и овладела душами. Рольван был чужим здесь, все его существо восставало против происходящего, и все же воля, цепкая, непреодолимая, которой было подвластно здесь все, подчиняла себе и его. Он искал взглядом Игре, но ее нигде не было.

Ожидание делалось все напряженней. В воздухе как будто звенели десятки струн. Толпа замерла, затаила дыхание – огромное, единое, притаившееся живое существо. Рольван был его частью, он не смог бы вырваться, сколько бы ни прилагал усилий. Он вместе со всеми шагнул вперед и открыл рот в беззвучном выкрике, когда в глубине охваченного тьмой каменного круга родилась пронзительно-белая искра. Не погасла, заплясала живым огоньком и поплыла навстречу. Толпа единым сильным движением подалась вперед.

Шаг, еще шаг. Рольван знал, кого увидит, еще раньше, чем убедился глазами. Клок тьмы над проходом откинулся в сторону, как отброшенное небрежной рукой покрывало, и из Круга выступила Игре. Белоснежный огонь пылал между ее сложенных и протянутых вперед ладоней, обтекал ее тело, одетое в простое белое платье, воспламенял светом массивный золотой обруч на шее и многочисленные браслеты на обнаженных руках. Крупные белые цветы были вплетены в ее волосы. Глаза сияли.

Толпа, все еще единое существо, опустилось на колени, и Рольван вместе со всеми. На миг его глаза встретились со взглядом Игре, потом ее заслонило движение, когда толпа рассыпалась и множество людей бросились к Верховной дрейвке, чтобы первыми поджечь факел от ее колдовского огня. Рольван на миг, по привычке, поддался общему порыву. Потом остановился, приходя в себя и недоумевая, откуда в его руке обмотанная просмоленной паклей палка и куда подевалось копье.