Пути непроглядные

Факелы вспыхивали один за другим, разносились вокруг, и вскоре вся долина камней была охвачена пляшущими огнями. Где-то заиграла флейта, потом к ней присоединились глухие, совпадающие с ритмом сердца удары барабана. Стоя неподвижно среди танцующих людей, Рольван наблюдал, как Игре подходит к костру и выливает в сложенный хворост жидкий огонь из своих ладоней.

Пламя вспыхнуло сразу, взметнулась к ночному небу, и многоголосый крик прокатился по долине, знаменуя возрождение, и продолжение жизни, и еще один год ее, плодоносный и любвеобильный.

Танец вокруг делался все быстрее. В метаниях огней, хлопках и выкриках, в движении скачущих фигур и развевающихся волос было что-то пьянящее, что-то, чему почти невозможно было сопротивляться. Рольван глубоко дышал, отдавая все силы тому, чтобы просто оставаться на месте. Три месяца, думал он. Три месяца назад долгом всей его жизни было помешать свершиться подобному празднику. Кто бы мог сказать ему тогда, что к началу осени он будет здесь участником?

Стройная фигура в белом платье приблизилась, обходя танцующих, норовивших увлечь ее в хоровод, и Рольван позабыл обо всем на свете. Общее возбуждение вдруг нахлынуло на него почти животной похотью. Теперь он понял, что именно заставляет язычников к концу своих празднований забывать всякий стыд и совокупляться здесь же, на земле, среди других таких же пар. Сердце стучало громче барабанов.

– Пора, – сказала Игре. – Идем.

И Рольван пошел за нею как в тумане, почти не осознавая, что делает, ничего не видя кроме ее пламенеющих волос и белых цветов, мерцавших в свете десятков огней, как звезды. Мимо пляшущих факелов и пляшущих людей, мимо сплетенных в объятиях любовных пар, уже почти потерявших способность сопротивляться зову природы, вырвавшейся в эту ночь наружу, свободной от всяческих запретов и условностей. Через проход во внешний каменный круг, потом глубже, где уже не было танцующих, и, наконец, к двум центральным камням.

Игре остановилась, и Рольван, оказавшись рядом с нею, остро ощутил запах ее тела и медовой травы.

– Ты готов? – спросила она.

– Готов, – ответил Рольван.

Он солгал, но что еще оставалось?

– Хорошо. Я открою их.

– Подожди, – выдохнул Рольван. Потянувшись, осторожно убрал рыжую прядку с ее щеки. От прикосновения его бросило в дрожь. – Игре…

Она дернула плечом:

– Я тоже это чувствую, это просто Лафад. Так всегда бывает. Не давай себя отвлечь.

– Это не просто так, ты же знаешь, Игре!

– Мы не будем сейчас об этом – или ты передумал? Не пойдешь?

Рольван набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. И сказал:

– Пойду.

Игре кивнула, без слов принимая его жертву. Раскинула руки и запела. Рольван отступил в сторону, пытаясь унять свое взбесившееся сердце. Он понял, что все получится и Врата будут открыты, когда низкому пению Верховной дрейвки снова, как в прошлый раз, ответил и зазвучал с нею слитно целый хор невидимых голосов. Песня стала громче, когда Игре сняла с пояса нож, с которым не расставалась даже в этом праздничном наряде, и сделала надрезы на своих ладонях. Рольван от души понадеялся, что в следующий раз Врата откроются каким-нибудь другим способом, потом сообразил, что понятия не имеет, как ему вернуться обратно, испугался, но в этот миг пылающие линии очертили проем, который тут же заполнился белым клубящимся туманом. Врата открылись.

Игре опустила руки:

– Иди.

Смутное движение привлекло его внимание. Рольван повернул голову и увидел у камней, откуда они пришли, подошедшего человека. Несмотря на полумрак и расстояние, узнал Дергидана, который остановился и наблюдал за ними.

– Быстрее, – сказала Игре. – Нельзя их долго держать.

– Да, – выдохнул Рольван.

Шагнул к девушке и, обхватив ее руками изо всех сил, прижался губами к ее губам.

Игре не оттолкнула его, не попыталась вырваться. Она ответила на поцелуй с такой же страстью, какой была наполнена вся эта ночь. Когда через отчаянно короткое мгновение Рольван отступил назад, у нее вырвался тихий вскрик.

– Это правда, Игре? Ты меня поцеловала?

Она резко отвернулась:

– Иди. Верни мне брата.

И Рольван бросился в шевелящуюся молочную дымку бегом, потому что помедли он еще чуть-чуть, и никакая сила не смогла бы заставить его уйти. Белый туман всколыхнулся навстречу, окутал его, пропитал каждую часть его тела, он был похож на смерть и как смерть, вытеснял собою все остальное. Когда в мире не осталось ничего, кроме тумана, нога сама собой нащупала ступеньку. Ступив на нее, Рольван почувствовал перед собою следующую и за ней – другую, потом еще и еще.