Пути непроглядные

Он поднимался, и не было конца лестнице, не было просвета туману, не было больше ничего, даже памяти. Вскоре он забыл, откуда пришел и куда направляется, попытался вспомнить собственное имя – и не смог. Когда заныли от усталости мышцы, он остановился, но ступенька под ногами заколебалась и начала таять, так что ноги провалились в нее по щиколотку. Тогда он пошел дальше. Он не знал тогда счета времени, но позже, вспоминая свой путь, решил, что поднимался много дней и много ночей без остановки, прежде чем впереди замаячил светлый проем и он, сделав еще два отчаянно трудных шага, провалился через порог навстречу свету.

Сначала появился смех. Голоса были незнакомыми, и смеялись они, как, бывает, смеются в большой компании, если прозвучит непристойная шутка. Потом вокруг стало светло, вернулось ощущение собственного тела и Рольван открыл глаза.

Он лежал, неудобно подвернув под себя руку и больно навалившись бедром на рукоять собственного меча, на каменном полу комнаты или, скорее, огромного зала. Сперва он показался бесконечным; приподнявшись, Рольван убедился, что это не так и зал имеет стены, круглые, как у древних строений, и медленно вращающиеся. В последнем, впрочем, он не стал бы ручаться – возможно, у него просто-напросто кружилась голова.

Его движение встретил новый приступ довольно-таки издевательского смеха, заставивший Рольвана забыть о то ли вращающихся, то ли не вращающихся стенах и взглянуть наконец на обитателей дома.

Большая их часть разместилась вокруг стола, занимавшего добрую половину зала. Казалось, здесь одновременно идет пирушка и игра в кости, в квирские солдатики и еще пара незнакомых, связанных одновременно с бросанием костей и передвиганием фишек. Некоторые из сидящих держали перед собой стопки ярко раскрашенных дощечек и увлеченно обменивались ими, другие заглядывали им через плечо и подавали советы. Некоторые были увлечены едой или напитками, которых здесь было в изобилии, другие о чем-то спорили. Одетый в белоснежную тунику юноша читал вслух из большого свитка, который невероятным образом висел перед ним в воздухе и разматывался сам собой. Группа внимательных слушателей встречала одобрительным смехом каждое его слово. Величественный старец роста столь высокого, что даже сидя он казался выше любого стоящего человека, правил точильным камнем огромный обоюдоострый топор. Один глаз старца был зарыт темной повязкой, другой горел нечеловеческим синим огнем. У его ног на низкой скамеечке юная девушка расчесывала волосы, и гребень в ее руках был сделан из золота, а концы прекрасных белокурых волос достигали пола. Единственным ее одеянием, помимо самих волос, была перекинутая через плечо тигровая шкура. Рольван с трудом отвел от нее глаза. Чуть в стороне златокудрый мальчик с отрешенным лицом играл на лире. Погруженный в мрачные раздумья воин был одет, как богатейший из эргов или сам тидир, с украшенной самоцветами короной на голове; он опирался на рукоять поставленного на острие огромного меча и хмурился так, словно от результатов его размышлений зависела по меньшей мере судьба государства. Поодаль от стола шла шуточная схватка, причем двое с мечами в руках наседали на одного, вооруженного незнакомым оружием с очень изогнутым лезвием и причудливой рукоятью. Как ни старались нападавшие, им ни разу не удалось даже коснуться владельца необычного клинка.

Компания, чей смех явно предназначался Рольвану, была такой же разношерстной, как и прочие участники собрания. Ближе всех оказался совершенно лысый уродливый карлик в каких-то невероятно грязных лохмотьях. Его голова едва доставала до края спинки стула, на котором он сидел. Облокотившись на эту спинку, над ним возвышался длиннобородый муж в полном воинском облачении. Выглядел он так, словно только что вернулся с поля боя и не успел еще смыть пот со лба и засохшую кровь с бороды. Его лицо с ясным лбом и орлиным носом было серьезным и располагающим. У самых его ног лежал, опустив голову на лапы, огромный черный пес с горящими глазами. Через его тело ясно просвечивал каменный пол.

В широком кресле откинулся юноша в блестящей серебристой мантии до пят. Его гладко выбритое лицо выражало крайнюю степень высокомерия, даже брезгливости, высокий лоб перехватывал кожаный ремешок, украшенный огромным рубином. На подлокотниках его кресла устроились, небрежно свесив ноги, две девушки, вероятно, сестры-близнецы. Их вид был не менее надменным и насмешливым, чем у увенчанного рубином юноши. Головы украшали сложные уборы из перьев. Лица, остроносые, похожие на птичьи, были разрисованы наподобие того, как это делают знатные дамы у затаринцев. Одеждой им служили кожаные штаны и такие же кожаные жилеты, оставлявшие открытыми руки. На правом плече у обеих были нашиты подушечки, вцепившись в которые сидели, глядя на Рольвана блестящими бусинками глаз, две одинаковые черные вороны.