В дневнике собственный многообразный мир — внешний и внутренний — изображен по преимуществу в той его части, которая может быть предъявлена публичному осмотру. Правда, некоторые «скрытые» от контролирующего взора вещи проговариваются (чаще во втором смысле этого слова — то есть как неосознанные проговорки в «трещинах» и «разломах» господствующего дискурса). Конечно, с помощью особых аналитических процедур мы их можем более или менее обнаружить, но все-таки это не снимает вопроса — в какой степени вообще можно говорить об искренности, свободе самовыражения и неадресованности дневника, о его «правдивости». Не является ли дневник в чем-то более фиктивным текстом, чем текст художественный, fiction-литература, где между автором и протагонистом не предполагается тождества, по условиям жанрового «договора», что в какой-то степени снимает многие табу?
И последнее, что я хотела бы добавить, объясняя, почему я так смело могу строить догадки о том, чего нет в этом дневнике. «Холмогорская» — это моя девичья фамилия, и дневник, о котором шла речь, — это мой собственный дневник, хотя мне самой иногда трудно было в это поверить.