Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

При конструировании первого подхода, основанного на принципах иерархии и монолитности элементов, образующих жесткую оппозицию свое-чужое, обозначилась тенденция к сознательному отторжению новаций как чуждого западного опыта (здесь и далее курсив везде мой. — И. С.). В этом случае срабатывала традиционалистская идеологическая установка «невключения» России в догоняющую модернизационную модель. Возвышение концепта особой русской духовности в противовес «бездушной» техногенной западной культуре приводило поборников этого подхода к тезису о принципиальном отказе от заимствования чуждого[558] (так, в общем, и произошло в России с концептами «феминизм» и «феминистская критика». — И. С.)

Второй подход, усвоенный многими российскими интеллектуалами еще на рубеже 80–90‐х годов, содержал мысль о совмещении привычного (своего) с новым (чужим) в процессе «одомашнивания» последнего. В процессе исследовательской работы в социально-гуманитарных дисциплинах и, тем более, в междисциплинарной сфере стали складываться многообразные познавательные и репрезентативные гибриды, они выражали себя, в частности, в том, что новое понятие зачастую рассматривалось как вербальная оболочка для привычного референтного значения. Такого рода пересемантизация базовых слов, вынимаемых исследователем из «чужого» знания для обогащения собственного лексикона, создавала ощущение легкости вхождения в современную познавательную теорию и практику[559].

В соответствии с третьим подходом чужое представлялось как иное, то есть его поборники отмечали сложности «освоения» иного (по отношению к российскому познавательному опыту) и вместе с тем указывали на необходимость его самостоятельного (индивидуального) критического осмысления. Формирование такой позиции (на мой взгляд, продуктивной) оказалось для российских исследователей наиболее трудным. Она предполагала признание важности качественных сдвигов и перемен в мировом знании, их необходимости для современной интеллектуальной практики и в то же время требовала сохранения познавательной дистанции по отношению к опыту, который оставался до известной степени «внешним» для России. Испытывая потребность в адаптации этого опыта, исследователи тем не менее изначально проблематизировали сам процесс включения в свою работу концептов, которые формировались в иной интеллектуальной среде и связаны происхождением и бытованием с другой исторической и социокультурной реальностью[560].

Я позволила себе привести такую обширную цитату, так как мне кажется, что формулировки Галины Зверевой очень точны и подтверждаются в большей своей части анализом нашего материала.