Пути в незнаемое

И друзьями Николая Ивановича судьба не обделила. Сначала наиболее близкие люди оставались в Москве в Петровке: любимый учитель профессор агрохимии Дмитрий Николаевич Прянишников, однокашник и давний приятель, знаток бобовых Леонид Ипатьевич Говоров. Но постепенно круг близких начнет расти — в Ленинград перебираются наиболее талантливые биологи страны. Из Киева — цитолог Григорий Александрович Левицкий, из Ташкента — специалист по бахчевым Константин Иванович Пангало, из Тифлиса — ботаник Петр Михайлович Жуковский. Переехал и Говоров, да еще привез с собой молодого талантливого генетика Георгия Дмитриевича Карпеченко. Ближайшие сотрудники, они становятся и ближайшими друзьями директора. Эта нераздельность личных и творческих симпатий — одна из типичных черт Вавилова. За пределами науки друзей он заводить не умел. Но уж те, кто попадали в «ближний круг», оставались там на всю жизнь.

Да, все, решительно все складывалось как нельзя лучше. И по личному и по большому государственному счету. Страна не на шутку собиралась догонять Запад в сельском хозяйстве и в индустрии. Торжественно отпраздновано было двухсотлетие Академии наук. Постепенно выходило из употребления словечко «спецы». Все чаще стало звучать уважительное — ученые. Возрождались международные связи: для русских исследователей открылся путь общения с деятелями науки других стран на международных конгрессах и конференциях. Появилась возможность беспрепятственно знакомиться с мировой научной литературой. Вавилов в восторге: единство, неделимость мировой науки — его любимый тезис. Он оказался одним из первых советских биологов, кого стали приглашать на международные научные встречи. Личное общение с коллегами — это великолепно. Вместо абстракции идей — живые лица, интонации, взрывы смеха после неудачного доклада и аплодисменты, награждающие талантливого экспериментатора или блестящего оратора. Присутствуя на конгрессах, легче понять, кто есть кто; усилия твоих сторонников и противников, работающих над общей проблемой на разных материках планеты, рождают азарт, увлеченность, чужие победы зовут добиваться и собственных успехов.

Николай Иванович чутко ловит каждый звук в международном научном оркестре.

«Пишите о том, что творится нового, — просит он в декабре 1925 года своего командированного в Германию сотрудника. — Что подумывает Гольдшмидт: он большой олимпиец, но все же наиболее интересный в Берлине. Что делает Баур? Над чем сидит Винклер? Что поделывают Леман, Рейман? Нет ли чего любопытного по межвидовой гибридизации?»^[11] И снова в другом письме: «Как приятели в Вашингтоне? Зайдите при случае к злаковедам: Харланду, Боллу, Колленс, Лейти. В 1932 году, живы будем, всех увидим»^[12].

Он и сам неизбежно входит в круг чьих-то интересов и симпатий. Уже после двух-трех международных конгрессов обаятельный и общительный профессор из Ленинграда становится среди своих коллег фигурой весьма популярной. Ему охотно прощают несносный русский акцент (Вавилов и сам любит подшутить над несовершенством своего произношения). Но зато каждое выступление его полно оригинальных мыслей и наблюдений. «Никто не видел такого количества и такого разнообразия культур, какое видел и изучил Вавилов», — публично заявил один почтенный ботаник, и с этим согласился весь мировой синклит растениеведов и генетиков.

Когда из хора дружелюбно настроенных коллег начали выкристаллизовываться личные друзья, удачнику Вавилову снова повезло. В числе наиболее близких ему людей вошли такие светлые головы мировой генетической мысли, как Харланд и Дарлингтон в Англии, Шевалье и госпожа Ф. де Вильморен во Франции, Баур и Гольдшмидт в Германии, Морган и Меллер в США, Ацци в Италии. Они оказались не только большими учеными, но и настоящими верными друзьями. За два десятка лет они многократно доказали это. Совсем недавно, в 1963 году, старый профессор Дарлингтон выпустил в Лондоне «Атлас хромосом», поместив на первой странице посвящение давнему другу Николаю Ивановичу Вавилову. Но и при жизни товарища он и остальные имели много случаев протянуть руку дружбы через океаны и границы. В пору разнузданной клеветы на СССР Баур и Гольдшмидт приехали в Ленинград на генетический съезд и там публично дали самую высокую оценку советской науке. Эрвин Баур гостеприимно сопровождал Вавилова в 1927 году по горным районам Германии. Герман Меллер по просьбе Вавилова несколько лет работал в Институте генетики Академии наук СССР и организовал там новую лабораторию, а по существу дал толчок новому направлению генетики — исследованиям в области искусственного мутагенеза.

Не пожалел сил для русского друга и крупнейший знаток хлопчатника английский генетик-марксист Сидней Харланд. Несмотря на слабое здоровье, он приехал в 1933 году в Советский Союз и вместе с Вавиловым объехал все хлопкосеющие районы страны. Его доклад наркому земледелия СССР стал важным документом при перестройке советского хлопководства.