Пути в незнаемое

В 1922–1923 годах Владимир Ильич окончательно пришел к убеждению: чтобы быстрее встать на ноги, наше сельское хозяйство должно, не откладывая, заменить обычный беспородный посевной материал породистым, селекционным. Пуд селекционных семян при массовом производстве в государственных хозяйствах едва ли в полтора раза превысит стоимость зерна продовольственного. А прибавку урожая селекционные семена дадут огромную. Немцы в конце XIX века почти нацело сменили свой местный посевной материал. И одна только эта мера не менее как на 25 процентов повысила сборы зерна в предвоенной Германии. Именно эти расчеты натолкнули Владимира Ильича на мысль о необходимости создать в Советской России центральное учреждение, которое взяло бы на себя научную смену сортов на полях страны.

Первый съезд Советов в декабре 1922 года облек идею вождя в конкретное решение: «Организовать в Москве, как в центре нового государства трудящихся, Центральный институт сельского хозяйства с отделениями во всех союзных республиках в целях объединения научных и практических сил для быстрейшего развития и подъема сельского хозяйства союзных республик…»^[16] При этом в виду имелась Всесоюзная Академия сельскохозяйственных наук. Но бедность молодого государства не позволила тотчас же осуществить ленинский завет.

Прошло два с половиной года. И вот: «Во исполнение завета обновления сельского хозяйства нашего Союза, данного Владимиром Ильичем Лениным…» — медленно произносит докладчик. И зал кремлевского дворца, кажется, готов рухнуть от рукоплесканий. И сам докладчик Николай Петрович Горбунов, инженер, изменивший своей профессии ради того, чтобы сначала отдать себя революции, а теперь готовый так же безоглядно служить отечественной науке, тоже удовлетворенно рукоплещет, ибо немало и его сил вложено в молодое ленинское детище. Пусть пока не академия (на это у страны все еще нет средств), а только институт — «первое звено» будущей академии. Но стыдиться устроителям тем не менее не приходится: в России рождается научное учреждение самого высокого класса. Собран весь цвет отечественной науки. Голос Горбунова, и без того зычный, буквально грохочет под кремлевскими сводами, когда он называет имена тех, кто отныне призван руководить сельскохозяйственной наукой страны.

«Директор института — профессор Николай Иванович Вавилов — ученый мирового масштаба… пользующийся громадным научным авторитетом как в нашем Союзе, так и в Западной Европе и Америке.

Заместитель директора — профессор Виктор Викторович Таланов — организатор Екатеринославской и Западно-Сибирской областных станций. Ему Союз обязан введением лучших сортов кукурузы, суданской травы и других кормовых трав.

Заместитель директора — Виктор Евграфович Писарев… один из крупнейших русских селекционеров…

Заведующий отделом плодоводства — профессор Василий Васильевич Пашкевич — глава всех садоводов Союза.

Заведующий отделом пшениц — Константин Андреевич Фляксбергер — лучший в мире знаток пшениц…

Заведующий отделом сорных растений — Александр Иванович Мальцев — первый, положивший начало изучению у нас сорной растительности…»

Бюджет у института пока крошечный: на все про все — и на опыты, и на закупку заграничных семян — триста с небольшим тысяч рублей в год. Зато в двенадцати точках страны от Мурманска до Туркмении, от Москвы до Сухума ученым переданы опытные станции, совхозы, отделения, сотни и даже тысячи десятин отличной земли, где можно развернуть генетическую, селекционную, интродукционную работу. Северо-Кавказское отделение на Кубани, совхоз Калитино под Ленинградом, Каменно-Степная опытная станция в Воронежской губернии, отделения на Северной Двине, в Детском Селе — где еще есть у сельскохозяйственной науки такой простор, такие возможности?

«Да здравствует обновленная Советская земля! Да здравствует союз науки и трудящихся!» — провозглашает докладчик, и зал снова неистовыми рукоплесканиями выражает свой восторг.

Встреча и дружба с Горбуновым — еще одна жизненная удача Николая Вавилова. Высокий, широкоплечий, со спортивным складом и зычным начальственным голосом, Николай Петрович многих отпугивал при первой встрече. Но людей близких внешняя резкость не вводила в заблуждение. Товарищи знали этот его «заскок». Хотя он и носил солдатскую гимнастерку и в разговоре с людьми малознакомыми любил щегольнуть простонародными словечками, но стоило собеседнику заинтересовать его новым открытием, научной идеей или просто снопом урожайной пшеницы, как сразу становилось ясно, что он интеллектуал, широко образованный человек, склонный к научному, даже философскому мышлению.