Пути в незнаемое

Старик оказался настоящим. Он привел меня к себе в дом — маленький дом посреди чудесного сада — и посадил в прохладной тени. Я смотрел в окно и не верил глазам. Чудеса продолжались: в саду цвели черные розы. «Разве такое бывает, отец?» — «Да, как видишь. Я посвятил им свою жизнь». Я пытался понять: «А… какой смысл? Такие хрупкие создания — это искусство не вечно». Вместо ответа он взял меня за руку: «Пойдем» — и повел к ближайшему холму. От его руки мне передавалось спокойствие, я снова был бодр и свеж. «Молчи, — сказал он мне, когда мы подошли. — Слушай». Я услышал странные звуки: постукивание, клацанье, какие-то щелчки. Мы вошли в пещеру, и, приглядевшись, я увидел двух мужчин, высекавших в скале статую богини Знания Сарасвати. Старик показал мне на выход — мы вышли к свету. Он сказал: «Вот так — из тьмы к свету. Тут, на свету, она не нужна, она нужна там». — «Она будет стоять вечно, — сказал я, — а розы?» — «Это одно и то же, сын мой. Мои розы может видеть любой, их розы — мудрый. Из тьмы к свету — начал их дед, закончат внуки. Когда увидят все, мастеров уже не будет. Но разве это имеет значение?» — «Спасибо, отец. Скажи мне твое имя, я буду повторять его в молитвах». — «Меня зовут Кришнасвами, — улыбнулся он. — Но это тоже не имеет значения».

Из пещеры доносились все те же звуки: молоток — резец — камень. И из камня проступало прекрасное лицо богини Знания.

Я поклонился старику и ступил в теплую пыль дороги. Отойдя немного, я пришел в себя и оглянулся. Дорога была пустынна, только догоняли меня следы моих босых ног.

И в это мгновение наступило сатори — то озарение, которое я ожидал под деревом. Я понял, что все уже совершается — неотвратимо и необратимо. Я уже начал путь — под благовидным предлогом я уже преступил законы предков: покинул их страну. Преступив один закон, я уже нарушил все — я изменил касте. Мне не остановиться, не повернуть вспять — передо мной засияло лицо богини Знания. Из тьмы к свету — ради истины я не остановлюсь ни перед чем.

5

Мадрас на берегу океана, но я увидел прежде всего океан людей. Позже я понял, что видел это парень из глухой деревни, — в Нью-Йорке людей оказалось значительно больше. Но Мадрас был моим первым Городом, и на всю жизнь осталось это впечатление: ликующее море и яркое, как на празднике, море людей.

И еще удивил адресат, к которому я пришел с рекомендательным письмом: англичанин, ничего не скажешь, оказался хорошим человеком. Не лицемерил, глаза его были честны. «Ну что же, — сказал он откровенно, — это Знак. Из таких глубин… значит, приходят новые времена. Чем могу постараюсь помочь. Экзамены, полагаю, вы сдадите. Мне надо будет оградить вас от возможной несправедливости на комиссии по зачислению. Вас туда не позовут — индусов туда вообще не пускают».

Я сдал экзамены и был зачислен. Может быть, от радости, ощущения новизны и простора я сразу же выделился на спортивных занятиях — оказался лучшим бегуном на факультете, а потом лидером в университете и по другим видам легкой атлетики. Хотелось бы увидеть сейчас хотя бы фотоснимок тех соревнований, увидеть, каков был тот юноша, с легкостью опережавший соперников в беге. Но сейчас я помню другое: в последние годы мне казалось, что люди вокруг меня спешат куда-то, обгоняют меня, уходят вперед. На деле они шли, как обычно, — это я стал двигаться медленней. А в то дальнее время я бежал, словно летел на крыльях. Быстрее, быстрей — пронзить стрелой звенящий воздух и выйти далеко и высоко, где звезды и атомы, где туманности свиваются в ветвистые молекулы. К сожалению, я понимал, что университет дает больше возможностей заниматься спортом, нежели серьезной физикой и химией. Все яснее становилось, что этот институт для меня — только первая ступень. Я пришел к мысли, что надо ехать в Европу или Америку, — здесь необходимых знаний не получишь.

Но это сейчас я излагаю все так просто. На деле было совсем не просто — я был в величайшем противоречии. Я хорошо учился, но томился от напряжения: мне казалось, что я теряю время попусту. Я ощущал себя стрелой в натянутом луке, но боялся потерять родину: стрела могла упасть в чужой стране и остаться там навсегда. Я еще не понимал тогда, что наш дом — это Земля, а его окрестности — Вселенная. Что моя деревня и даже Мадрас — в каком-то смысле это не больше чем огородная грядка возле дома. Не понимал, но уже томился жаждой превращения, стремлением к новым берегам. И изнемогал от привязанности к дому, хотя давно уж его покинул. Я был не готов к переходу, — брахман, сидевший во мне, цеплялся за изгородь у огорода и повторял (правда, без прежней уверенности), что в этом и есть счастье.

А ведь брамины — самая просвещенная каста в Индии — звездочеты-ученые, юристы, советники раджей, наставники жизни.