Не странно ли: человек, которого уже нет, к тому же не веривший в потустороннюю жизнь и бессмертие души, говорит от первого лица… Ну что же, разъясню, как говорят редакторы, «условия игры». Лал Гобинд, если хотите, — это вы и я, хотя бы, конечно, и прототип, мой покойный родственник. Здесь это не столько он, сколько
Я не всегда знаю, как было на деле в какой-то момент его жизни, мучительно балансирую над белыми пятнами. Но я знаю: в основе жизни у этого человека были воля к знанию и совесть («делай все наилучшим образом»). Отсюда активная жажда добра и доброта к людям. Поэтому в конце концов я правильно понимал ситуацию и заполнял белое пятно. Я был уверен, что это было
Но есть еще что-то, почему он говорит тут и рассказывает сам. Столько дней прошло, а я не в силах понять, что живого человека уже нет. Поэтому не могу говорить о нем в третьем лице. И не того боюсь, что проступит моя манера письма, — боюсь искажения, боюсь
Я вспоминаю первый эксперимент — началось со спора, кончилось тем, что я на всю жизнь повернулся лицом к химии.
В нашей группе был способный парень из здешних англичан, чем-то походил лицом на Хэмфри Дэви, портрет которого висел в аудитории. Этот Джо Маккьюсик парадоксально сочетал высокую активность и критический склад ума с догматизмом, рабской привязанностью к букве учебника. Порой казалось, что он и спорит только для того, чтобы оградить общепринятое от посягательства еретиков. И все же с ним было всегда интересно. Уйди он среди разговора — разговор сразу стал бы тускнее.