Пути в незнаемое

Так тремя десятилетиями раньше один экспериментатор отмахнулся от непонятного зачернения фотопластинок, когда поблизости работала разрядная трубка, и, пряча подальше свои пластинки, спас их от порчи, но упустил верный шанс открыть лучи Рентгена до Рентгена. Однако на сей раз история поступила хитрей и милостивей. Физике повезло, что Гейзенберг сначала отмахнулся: «…это не очень существенно». Иначе, чего доброго, он скомкал бы кипу исписанных листков и швырнул ее в море с той самой скалы, где твердил себе: «…случилось что-то важное!» И, возвращаясь с Гельголанда на материк, он не вез бы с собой первый набросок будущей КВАНТОВОЙ МЕХАНИКИ.

Но беспокойство, конечно, не прошло. Были для тревоги и другие поводы. И на обратном пути в Геттинген он остановился у Паули в Гамбурге. А тот устроил ему дружеский прием с отменным угощением и такой же критикой. Еще яснее стало, что набросок новой механики требовал работы и работы.

Весь июнь и начало июля ушли на эту работу. И дома Гейзенбергу снова пришлось побороться с искушением «бросить в огонь» (за отсутствием скалы) никак не дозревающую статью. 9 июля он послал все написанное к Паули, как посылают к черту то, что мучит и не отпускает. Критическая манера Паули вполне заменяла огонь и скалу.

Гейзенберг. Право, я не мог бы сосчитать, как часто он выговаривал мне: «Ты совершеннейший балда» — или что-нибудь в этаком роде… И, знаете ли, это очень помогало. И мы всегда оставались добрыми друзьями. И никогда не возражали против взаимной критической хулы.

Итак, не в руки учителей — Макса Борна и Нильса Бора, — а на дружеский суд приятеля отправил Гейзенберг свою не совсем оконченную статью, которой предстояло стать такой памятной. Потом, в другой связи, он говорил историку, что Борну — в духе геттингенской школы — всегда хотелось изощренной математической строгости, а Бору — в духе копенгагенской школы — глубинной физической обоснованности. В те дни его могло страшить и то и другое. Не в этом ли все дело?

…Когда Бор и Паули на вилле Маунт Пенсада приостановились в своей изустной летописи на этом рубеже, Паули рассказал, как Гейзенберг нервно попросил его вернуть рукопись через два-три дня. Он спешил в Кембридж с какими-то лекциями и хотел до отъезда либо закончить статью, либо уничтожить. Суд Паули был великодушным и приговор оправдательным, хотя он не во всем был согласен с другом. «Есть в атомном мире гораздо больше наблюдаемых вещей, чем это снилось гейзенберговской философии», — так впоследствии выразил его точку зрения теоретик Розенфельд.

Но Паули воодушевило впервые осуществленное стремление пойти в теорию микромира на разрыв с классическим описанием движения. Совсем недавно — в мае — он написал в одном письме: «…я жалею, что не сделался комиком в кино или кем-нибудь в этом роде, лишь бы никогда и ничего не слышать больше о физике». А теперь эта зависть к участи комика сразу исчезла, и вскоре он оповестил того же корреспондента: «Механика Гейзенберга вернула мне радость жизни и надежду!»

А Гейзенберг уезжал в Кембридж тоже воодушевленный — из-за признания Паули. Перед отъездом он отважился наконец вручить свою работу Максу Борну, сказав на всякий случай: «Ладно, делайте с нею все, что сочтете нужным». Это его подлинные слова, и они означали: в корзину так в корзину, в печать так в печать. Но молодая улыбка сквозь усталость несмело просила: лучше все же в печать…

Однако даже теперь, уже доверившись геттингенскому учителю, Бору он копии не послал. Так хоть бы завернуть ему по дороге на денек в Копенгаген! Это представляется столь естественным, что в 1963 году, уточняя с Гейзенбергом события почти сорокалетней давности и прекрасно зная его тогдашний маршрут, историк Томас Кун непроизвольно оговорился: «…и вы немедленно отправились в Копенгаген…» Но Гейзенберг его поправил: «В Англию…»

Там, в Кавендишской лаборатории, он познакомил со своим построением теоретика Ральфа Фаулера — зятя Резерфорда и друга Бора. А потом — 28 июля — Фаулер привел его в Клуб Капицы, где он сделал для участников этого научного содружества вполне серьезный доклад на шутливую тему — «Спектральная зоология и зеемановская ботаника». И молодые кембриджцы, устроившись по традиции на полу вокруг камина, одними из первых внимали гейзенберговскому наброску квантовой механики^[2].

А потом он отправился отдыхать. Кажется, в Финляндию. И на сей раз в Данию он не поспешил.

Голос Паули. Тебя это не удивляет, Нильс?

Голос Бора. Пожалуй, я могу его понять…