Пути в незнаемое

А для Бора испытания не кончились и не начинались: они длились, точно под его ногами все еще была норвежская лыжня.

В Соотношении Неопределенностей он сразу увидел ярчайшее выражение более общего — даже универсального — Принципа. То, что бродило в его мыслях СЛОВЕСНО, в частной формуле Гейзенберга нашло МЕРУ. Это вдохновляло. Но теперь нужно было взглянуть на всю механику микромира с новой точки зрения. Тогда-то, в преддверии весны 27-го года, он и решил написать работу «Квантовый постулат и новейшее развитие атомной теории», где суждено было впервые появиться на свет Принципу дополнительности. Решение совпало с предложением извне. Потому-то он так легко согласился выступить осенью на конгрессе в Комо с обзорным докладом.

Обстоятельства избавили его от проблемы выбора ассистента: Оскар Клейн — участник последних дискуссий с Гейзенбергом — вновь надолго приехал в Копенгаген. А может быть, следовало с самим Гейзенбергом повынашивать задуманное? Да едва ли после минувшей зимы сумели бы они терпеливо работать вдвоем. Впрочем, не стоило обдумывать этот вариант: Гейзенберг уезжал.

…В начале апреля он уезжал домой — пасхальная весна в Баварских Альпах полагалась ему как награда. Он уезжал измученный и счастливый, не дожидаясь корректуры из редакции «Цайтшрифт фюр Физик». Бор обещал, что выправит корректуру сам. И дал еще одно маленькое обещание. 13 апреля 1927 года ушло из Копенгагена письмо в Берлин:

«Дорогой Эйнштейн!

Перед своим отъездом на каникулы в Баварию Гейзенберг попросил меня послать Вам экземпляр ожидавшейся корректуры его новой работы, ибо он был исполнен надежды, что она вызовет Ваш интерес…»

Далее следовали четыре машинописные страницы размышлений и выкладок в подтверждение истинности и продуктивности нового удивительного закона. А кончалось письмо абзацем, втайне выражавшим ту же надежду, что и просьба Гейзенберга: Эйнштейн окажется их единомышленником!

«…Не буду Вас больше мучить. Обо всем этом поразительном развитии теории можно писать без конца. Как прекрасно было бы, если б я мог снова поговорить с Вами устно о подобных вещах… Я все стою перед соблазном попытаться в маленькой статье прояснить мои мысли по наиболее общим вопросам теории. Но ее развитие идет так бурно, что все новое сразу становится будничным. Все же я надеюсь, что скоро мне удастся приготовить такую статью.

С дружескими приветами —

Ваш Н. Б.

».

Слышится, как, пересказав Паули это письмо на вилле Мауит Пенсада, Бор с сожалением заметил, что пять месяцев прошло, а ответа от Эйнштейна он до сих пор не получил.

Голос Паули. Зато теперь подошла к концу твоя обещанная Эйнштейну статья. Надеюсь, сегодня мы поставим точку? Думал ли ты, что будешь завершать ее не легко, а трудно, не весной, а осенью, не в Дании, а в Италии, не с Оскаром Клейном, а с Вольфгангом Паули, не на английском, а на немецком, и, наконец, не до конгресса в Комо, а после конгресса в Комо, и будет она не маленькой, а большой?!

Голос Бора. В самом деле, в самом деле! Все случилось не так, как думалось…

…Вместе с той исторической статьей, разросшейся до солидного сочинения, где не было формул и полно было философии физики, они заканчивали свою пунктирную летопись эпохи бури и натиска. Бор еще рассказал в заключение, как весной он отверг предложение стать президентом Датского Королевского общества. Ужаснула мысль о бездне вненаучных обязанностей, какими наполнится жизнь. Сейчас она была отдана целиком длящейся революции в физике — даже его директорство служило только этому…

И он отказался от высокой чести.

…Они действительно поставили наконец точку в статье. Но не в летописи — там стояло еще многоточие. Как в самой истории.

За окнами виллы Маунт Пенсада снова все прорисовала и вылепила итальянская сентябрьская синева — даль и близь, воздух и горы, воду и тени, стволы деревьев и фигурку Маргарет на берегу. И снова Бору подумалось, как много можно изготовить из одной только синевы!

А потом они пересекали Европу с юга на север, возвращаясь домой.

1977

II

Борис Агапов Взбирается разум

^{(Главы из книги)}

Ньютоново здание

Возможен ли портрет теории?

Портрет мировоззрения?

Портрет культуры, портрет эпохи?

Не изложение, не конспект, не история, не научно-популярный очерк, а именно портрет?