Пути в незнаемое

Прежде всего нужно очистить истинный облик Рубакина от той книжной шелухи, в которой он, по представлениям современников, находился всю жизнь и в которой продолжает оставаться в представлении потомков. Действительно, Рубакин всю свою жизнь прожил «среди книг». Название, которое он дал своей главной и любимой книге, необыкновенно точно характеризует образ жизни ее автора. Из многочисленных литературных псевдонимов, которыми он пользовался, Рубакин больше всего любил свой самый первый: «Книжный червяк». Он не видел в этом прозвище ничего смешного и унизительного. Хоть и червяк, зато всю жизнь живет в книгах.

Но Рубакин жил и работал не для книг — для людей. Все его помыслы, весь труд были обращены к русскому народу и связаны с его многолетней и мучительной борьбой за свое политическое и социальное освобождение. Рубакин мог наивно считать, что он стоит «над полемикой», но никакую свою книгу, никакое свое действие он не мог бы назвать так, как назвал свою книгу его друг Роллан: «Над схваткой». В одной из своих ранних революционных брошюр Рубакин писал: «Идет война трудящегося народа с обидчиками. Те отстаивают свое сытое благополучие, а народ борется с ними за землю и волю». В этой войне Рубакин участвовал всю жизнь, и воевать он пошел без всяких сомнений и колебаний. Он только искал и нашел для себя наиболее подходящее для него оружие. Им была книга. На своем не менявшемся никогда экслибрисе Рубакин написал: «Книга — могущественнейшее орудие в борьбе за истину и справедливость». Книга для Рубакина была не самоцелью, не источником сладостного наслаждения — она была средством борьбы. В 1915 году, когда Рубакину было уже 53 года, он в автобиографическом наброске, вспоминая свою юность, говорил: «Я решил посвятить свою жизнь борьбе за человека, против гнуснейшего вида неравенства — неравенства образования». Он бросился в схватку с оружием, в могущество которого верил безгранично. В этой вере была заключена и сила Рубакина, и его слабость, это стало источником его побед и поражений.

Всю свою бешеную энергию, купеческую деловитость, неиссякаемое трудолюбие, он употребил на осуществление этой задачи. Сотни статей и книг, тысячи писем, анкет, методических указаний, библиографических списков… Будучи по своему темпераменту бойцом, испытывая жадный интерес к новым местам, новым людям, он сознательно обрек себя на добровольное заключение в своем рабочем кабинете — ведь только там и только так он сумеет выполнить свое предназначение… В 1907 году он покинул Россию не потому только, что царский министр его выслал «навечно». Рубакин не испытывал страха перед преследованиями, не боялся тягот нелегальной жизни — ему нужны были условия для своей работы, в силу которой он верил не меньше, чем верующий католик в силу мадонны.

Свершилась революция, народ получил неограниченные возможности для образования — тем больше, значит, оснований для того, чтобы напрячь все силы, еще больше писать, активней разрабатывать методы самообразования. Тоскующий по своей родине, с жадностью ловивший каждое известие из России, Рубакин продолжал оставаться в мещанском швейцарском городке. Ведь он не мог позволить прервать свою работу ни на день, ни на час… Какой силой убежденности надо было обладать, чтобы ради иллюзорного представления о своих возможностях обречь себя до конца жизни на трагическое расставание со своей родиной!

В своих дневниках Ромен Роллан много места уделил Рубакину, поразившему его своей кипучей деятельностью и фанатической верой в силу образования. «Это — великий энциклопедист!» — восклицает Роллан после первого знакомства с Рубакиным. Знаменитому французу не случайно пришли в голову образы его великих соотечественников — Дидро, д’Аламбера. Дело не в том, что просветительская деятельность Николая Александровича Рубакина была схожей с просветительской деятельностью французских энциклопедистов, — она была иной по своим целям, средствам. Но действительно в натуре Рубакина, в его убеждениях было нечто от восемнадцатого века. Со своей фанатической верой в неограниченное влияние печатного слова ему было не по себе в кипении политических страстей между двумя русскими революциями, в обстановке, когда не слово, а действие стало решающим в борьбе народа со своими угнетателями. История жизни Рубакина со всей беспощадностью свидетельствует, что прошлое не повторяется.

3