Пути в незнаемое

В основе этого убеждения — а с ним Рубакин прожил всю жизнь! — лежало фантастическое по своему упорству уважение к человеку. К его воле, умственным возможностям. Те, кто высокообразованнейшим кадетствующим профессорам представлялись безликой и аморфной массой, готовой в любой момент сокрушить зыбкую корку цивилизации в России, для Рубакина были надеждой и украшением родной страны, будущим русской культуры. Он различал в них конкретных и живых людей — с разными вкусами, характерами, склонностями, запросами. Книги пишутся настоящими писателями не для людей вообще, не для безликого и абстрактного читателя, а вот для этих — самых разных, непохожих друг на друга людей. И книга приобретает силу лишь тогда, когда она попадает именно к своему читателю, сливается с его устремлениями, темпераментом и возможностями. Еще в конце прошлого века, в предисловии к «Этюдам о русской читающей публике», Рубакин писал: «История литературы не есть только история писателей и их произведений, несущих в общество те или иные идеи, но и история читателей этих произведений».

В своей книге «Как заниматься самообразованием» (кстати, переизданной у нас в 1962 году) Рубакин рассказывает притчу, сюжет ее совершенно реальный, подсмотренный в жизни — о двух рабочих. Один — горячий, пылкий и глубоко эмоциональный, другой — спокойный и рассудительный. Оба попросили у библиотекаря книгу про небесные светила. Библиотекарь дал первому книгу Ньюкомба — сдержанную, доказательную, снабженную множеством таблиц и рисунков. Второму — книгу Фламмариона, пылкую, глубоко поэтическую по своему настрою. Через некоторое время оба читателя с разочарованием вернули в библиотеку эти книги, не дочитав их до конца, и попросили другие, поинтереснее… Но стоило библиотекарю переменить эти книги, дать Фламмариона первому читателю, а Ньюкомба — второму, как оба они получили величайшее удовлетворение от прочитанных книг.

Очень рано у Рубакина сложилось то убеждение в существовании разных «читательских типов», которое в будущем легло в основу придуманной им науки — библиопсихологии. Надо сказать, что это убеждение не было ни в какой степени умозрительным. Оно выросло в результате многолетней и огромной работы по изучению тех, которых Рубакин по старой интеллигентской терминологии называл «читательской публикой». Невозможно сколько-нибудь точно подсчитать и учесть количество людей, которых опрашивал Рубакин и его многочисленные добровольные помощники, количество анкет, им разосланных, писем, им полученных и отправленных. В те годы, которые Рубакин провел в России, он общался с колоссальным количеством людей, которых рассматривал прежде всего как читателей…

Это были самые разные люди: крестьяне, рабочие, мастеровые, приказчики. Рубакин не закрывал глаза на страшные социальные условия, в которые они были поставлены. Тяжкий, иссушающий труд, постоянная забота о хлебе для своей семьи, малограмотность. Но они же люди, и то человеческое, что в них есть, настоятельно требует пищи для ума, сознания, чувства. Им невозможно надеяться на официальное образование. Надеяться им можно только на себя. «Народ не ждет, когда ему дадут грамотность. Он сам берет ее», — писал Рубакин на основании анализа даже казенной статистики. В своем очерке «Крестьяне-самоучки», написанном в 1898 году, Рубакин подсчитал, что в России на 500 тысяч деревень и сел имеется всего 35 тысяч начальных, одноклассных школ… И отсюда он в своих «Этюдах» делает вывод: народное образование в России «в силу основных особенностей строя заменяется самообразованием». Больше того — Рубакин вовсе не считал, что самообразование является лишь суррогатом образования. Напротив, он пользовался каждым удобным случаем, чтобы высказать мысль, что всякое настоящее образование добывается только путем самообразования.

Но Рубакин в своем безмерном увлечении идеей самообразования делал выводы гораздо более категорические. Он не считал, что какие бы то ни было условия могут ограничить возможность любому человеку стать образованным. Выкладки его трогательно наивны по своей огромной вере в тех, кого его либеральные противники считали «грядущими гуннами». Он писал: «Всякий может уделить чтению 1 час, а в воскресенье — 3 часа. Следовательно, 52 воскресенья по 3 часа дадут 156 часов. А 313 будней по 1 часу — это 313 часов чтения. Значит, в год получается более 450 часов чтения. Это, самое малое, 5 тысяч страниц! А при навыке в два-три раза больше!»