Путями истины

— Дождь не ударит ли? — спросил Требу Темелкен, мало знающий здешнюю погоду.

— Водун не допустит, — ответил Треба без сомнений.

— Скажи, коли так силен водун, чего сторонятся его полечи?

— Так страшно ж им. Сами-то они не видят уже того, что внутри. Снаружи только глядят. Вот, видал, огонь в грозу с неба в землю врастает? Волки чуют ещё, как растёт древо огневое, Крессово. Не боятся они. А иной вой, что в раздумьях сильных, может к древу тому огненному с молитвой и сердцем открытым пойти, в ночь грозовую на место высокое. Знают вои, что не куда попало корни огнь тянет. По Крессову закону растёт. А коли чего, так и обтечёт он воя от молитвы старой, что помним ещё. Зато и совет дать может. Постоит вой под Крессовым светом, глядишь, и просветлится у него в голове, обиды сгорят, стынь отступит сердечная по погибшим аль умершим.… А полечи не видят уже древа. Какое им древо, коль страх да жуть? Коль лупит да лупит с неба? Того и гляди — убьёт, — Треба усмехнулся. — Кто лупит — не видать, оттого и страшно. Ну а чего боится человек, то, считает, ему и плохо. Вот так и водун для них: видят — творит что-то. Огнь Крессов позвать может, болезнь. Страшно им. Умом-то дела божьи не взять, почуять их только можно, вот и невдомёк им, чем занят Водун. Ну и измышляют по-человечьи, что, мол, плохим чем-то. А кмес — хоть вор, к примеру, или дурак — зато прост и понятен.

— Сгинут они с таким князем. Слаб он.

— С кмесом-то? Зато свой. Что они — что кмес. Сами его отца на защиту городища выкричали.

— Как так выкричали? — Темелкен интересовался сдержанно, думая о своём и зорко поглядывая на черневшую впереди рать.

— То обычай у их схода такой — выкликать кмеса.

— Кто громче заорёт, что ли?

— Вроде того. Мы ж вона кияна выбираем, которого Кресс укажет, огонь примет, ну а они — сами. Оттого и кмес. К месту, значит, приложен, к городищу его… Безбожный это обычай — человека, Сваргой не отмеченного, наперёд других ставить. Много чужой крови за обычаем этим будет. Разве что, как ты сулишь, бога чужеземного под такого вот кмеса принять. Так ведь и то не ладно: сам-то кмес посаженный всегда знать будет, что бога-то опосля подштопали, значит, власть не по-божьи — по-человечьи купить можно — за кровь чужую, за обман.

— Чудно…

Темелкен, озабоченный навязанными ему союзниками, начал разглядывать ополченцев и ратников молодого кмеса. Ратников особенно помяли чужинцы. Как они? Дух боевой не растеряли? Хорошо хоть, бьются за себя да за семьи свои.

Други грудились далековато, лица сливались. Видно было только, что ратные всё ещё не рассыпали строй, а ополченцы словно бы шумят о чём-то. И вдруг задорный молодой голос затянул:

— Как пошли наши робяты…

— …да по девками… ихну мать! — подвязался басок.

— Нагишом застали девок…

— …да начали их имать! — подхватило ополчение.

С краю раздался хохот. А ломающийся басок завёл новый куплет:

— Как пошли наши робяты Своерада поимать!

— Нагишом его застали!

Последняя строчка потонула в хохоте.

Вдруг Треба круто развернул лицо к оврагу, плечи его напряглись, словно бы увидел он что-то. Но тут же опустились плечи, и лицо его снова ушло к чужинскому войску.

Темелкен не видел того. Вперёд смотрел уже. Рать шевелилась на горизонте.

— Сейчас повалят, — убеждённо сказал Темелкен.

И повалили.

Впрочем, как и предполагал Темелкен, вражья рать вскоре смешалась — по собственным раненым и убитым не пошла. На виду же ей стояли конники Сакара, нарочито ровно и выверенно. И рать Своерадова раздалась, пропуская своих конных.

Неизвестно, как обучены были конники Своерада, но не боялись их, потому что пускать конных на конных Темелкен и не собирался.

Конные Сакара на всём скаку по свисту поворотили назад, а двое конных волков ударили под ноги чужим горящими стрелами. Ратовище заволокло черным дымом. Раздавались только крики да дикое ржание. Похоже было, что, как и хотел Темелкен, понесли испуганные кони и топтали сейчас своих пеших…

И тут же что-то неладно стало на задах у Своерада — ратники заволновались, комом закрутились. Не видел Темелкен, далеко было, да видел Своерад. Пока внимание его вое-вод было приковано к своим же одуревшим конным, пока поворотить пытались… Выскочили прямо в тыл какие-то, кровью измазанные так, что и не поймёшь, что за люди! Сидели они на конях, но лупили почему-то из луков! Словно коса пошла гулять по Своерадовой рати.

— Ра-ааа-з! — взрёвывал Беда.

И две дюжины стрел со злобой вгрызались в ратных.

— Раа-з!

Родим же, ложной храбростью не захваченный и кровью дурной не пьяный, держался сзади маленького отряда своего, направляя его свистом.

Не знал Темелкен, что тем же оврагом, что двинулись волки, послал Своерад два-ста своих пеших к городищу.