Путями ветра

Если бы об этой любовной истории, невольным свидетелем которой мне довелось стать, я поведал Кадмону, он непременно попрекнул бы меня тем, что я не удосужился изложить ее в стихах, вышел бы занимательный эпиллий, но делать этого мне не хотелось. Не знаю, испытывал ли я жалось к обесчещенной девушке, или же злился на себя за то, что, невзирая на свою хромоту, не кинулся догонять негодяя, совратившего ее, – в любом случае от этого происшествия у меня остался неприятный осадок, и мне не хотелось больше вспоминать о нем. Слишком много чужих бед вокруг и свои собственные невзгоды не слишком предрасполагали меня к размышлениям, которые усугубляют меланхолию.

Когда я вернулся в дом, Меланта уже собирала на стол, она принесла и поставила передо мной целую миску каши с протертым куриным мясом и тимьяном, Амун сэкономила на хлебе, чтобы впервые за последние полтора месяца купить цыпленка.

– Я готовила сама, – сказала она, поглядывая на меня исподлобья.

Все время пока мы сидели за столом, кошка, время от времени откуда-то прибегавшая к нам в дом, сидела у самой двери, пытаясь подцепить лапой сороконожку, забившуюся в щель между камнями у порога. И хотя Меланта не переставала улыбаться, я видел, что ее большие спокойные глаза, устремлены куда-то мимо животного, вслед ветру, от которого в серебристом лунном свете трепетали мутно-зеленые листья олив.

Было очень душно, от кратковременной вечерней прохлады не осталось и следа, поневоле я завидовал тем, кто мог принимать ванну в своем доме. Мой старый хитон, пропитанный потом, прилипал к телу, и я собрался уже было сказать, чтобы Амун принесла мне воды омыть лицо, но тут Меланта громко вскрикнула, заставив меня оглянуться. Кошка метнулась в угол, пропуская нежданную гостью. Каника с растрепанными волосами неподвижно застыла на пороге, придерживая на плече разорванную ткань одежды.

– Что за несчастье, милая? – Меланта кинулась к ней, усадив ее на скамью у самой двери. Но на немую девушку, обычно бурно жестикулировавшую, когда к ней обращались, словно нашло колдовское оцепенение.

Из другой комнаты, откинув занавеску, вышла Амун.

Она забормотала, растирая руки Каники в своих сухих сморщенных ладонях, Амун ко всякому случаю всегда знала подходящее заклинание, а я в отличие от Клейтофонта так и не смог толком научится понимать ее, когда она говорила на своем языке.

– Все эта жара… – заметила Меланта, погладив девушку по голове.

– Сейчас принесу ей маковой настойки. Ей нужно поспать.

Меланта присела рядом на скамью, положив голову Каники себе на колени, и стала ласково перебирать ее спутанные волосы.

– Бедняжка, ей дурно от этой ночи и мне тоже нехорошо, Актес, завтра ты ведь хотел пойти к египтянину в Ракотиду, может быть, ты возьмешь у него лекарство, чтобы избавить меня от… я хотела, – завидев Амун, она тут же замолчала и отвернулась.

Каника дала напоить себя снотворным зельем, и после уже Амун отвела ее назад домой и уложила спать под причитания Ифанора о том, что хозяин высечет его, нерадивого раба. Я дождался, пока мы остались одни, и спросил Меланту о том, что за лекарство она хотела бы, чтобы я взял у Нуру, но она только покачала головой, и я заметил, что она вот-вот расплачется.

И я вряд ли нашел бы для нее нелживые слова утешения.

Три месяца прошло с тех пор, как корабль Клейтофонта отправился в Пергам. Разумеется, вестей и не могло бы прийти так скоро. Для того, чтобы успокоить Меланту, он обещал, что при любом удобном случае попросит того, кто, оказавшись в Александрии, согласиться навестить наш дом, передать его жене, как идут дела в Пергаме и как скоро он сможет возвратиться. Возможно, что ему не встретилось никого из направлявшихся сюда, или же сам посланец мог бы попасть в переделку и не иметь возможности добраться до нас. Я был бы слишком глуп, если все же при этом стал бы отрицать, что моего брата также могло уже не быть в живых. Корабль покинул порт с двумястами свитками папируса, которые были куплены по сходной цене и вывезены нелегально, счастливый выход в море отнюдь не означал и не гарантировал счастливого завершения этой авантюры. Однако завернутые в ткани и козьи шкуры папирусы все же могли бы благополучно быть доставлены в Пергам, и тогда, клянусь Посейдоном, если кто-либо обнаружит эту рукопись в моем доме, меня повесят за соучастие в контрабанде, которую приравняют к государственной измене. А мой брат уже никогда не сможет ступить на берег Александрии иначе, как только под страхом смерти. Фаон помог брату перенести и спрятать товар, сделанный в его мастерской, но он хитер и жаден настолько, что ему не терпится как можно скорее услыхать о прибыли, плывущей из Пергама прямиком ему в руки. Ему было обещано около четверти от всей суммы, которую Клейтофонт мог бы выручить за папирусы в Пергаме. А ведь среди них находилось два императорских папируса очень высокой стоимости и самой дорогой выделки.