Путями ветра

Даже Меланта не подозревала, что за товар ее муж взял с собой. Разве он стал бы контрабандистом, будь у него хоть какая-то надежда прокормить семью иным способом? Наш отец мечтал, что мы оба вырастем достойными гражданами великого города, большую часть денег он не пожалел на то, чтобы заплатить за наше обучение. Клейтофонту он поначалу прочил карьеру ритора, думал, что его сын будет носить темно-синие одеяния и пить вино из драгоценных кубков за царским столом. Все повернулось иначе, его выступления не имели никакого успеха, ни одна школа не пожелала предоставить ему места, так что он взялся за обучение гончарному ремеслу, но и в нем не преуспел. Он стал торговать красками для дорогой одежды, которую носили другие, те, кто в отличие от неудачника, смог прославиться и добиться почета и богатства. Зато у нас едва хватало денег на простую и грубую ткань. Мы жили ничем не лучше, чем те крестьяне, которые после урожая три четверти всего, что им удается собрать, вынуждены отдавать в уплату налогов в казну, а остальное вернуть в возмещение ссуды. Тогда я уже покинул дом, денег, чтобы заплатить за освобождение от военной службы, хватило только на моего брата, и я не возражал и не сетовал на это, я хотел стать воином и умереть за великого Птолемея III Эвергета.

После всех тягот войны я мог бы с легкостью пожертвовать и последней моей привычкой к роскоши, привычкой изводить папирус на свои никчемные жалобы, но, снова встретившись с Кадмоном, я поддался на его уговоры взяться за поэму о Тесее. Это была моя мечта еще с тех пор, как я выучил наизусть Одиссею, с тех пор, как я впервые увидел свиток «Аргонавтики» в библиотеке у Ктесия. Как странно, что глупые мысли, простительные мальчишке, способны завладевать и тем, кто уже не раз смотрел в глаза смерти. Должно быть, в них есть нечто оказывающее на нашу душу столь же пагубное и сладостное воздействие, как и благовонные запахи сандала и нарда. И это только часть того мира лживых и безумных снов, которые витают над нами, проскальзывая в распахнутые врата из слоновой кости.

Глава 6

Примечание Рутгера Райна

Похоже, изначально в свободное пространство манускрипта здесь был вписан текст письма, но с тех пор кто-то из переписчиков не потрудился найти для него более подходящего места.

Воздух, как всегда по утрам, был густым от запаха свежевыловленной рыбы и водорослей. Тина хлюпала, забиваясь в сандалии большую часть дороги, которую я прошел по берегу, чтобы поскорее попасть в квартал, где живет Нуру. Мальчишки чистили и варили свой улов прямо на песке в котелках, а низко над волнами носились с резкими криками чайки, хватавшие с поверхности воды выброшенные рыбьи головы. Я кинул назойливым попрошайкам ту самую римскую монету, которую утром обнаружил на полке, и пошел дальше, но они кинулись за мной.

– Дай еще господин, дай нам! – вопили они мне вслед, пока я не свернул от берега и не начал подниматься по улице, которая вела в Ракотиду.

К помощи Нуру я обратился полтора года назад не случайно. Когда недуг, от которого я страдал со времени возвращения из Сирийского похода, стал доставлять мне все больше неприятностей. Мои глаза стали видеть намного хуже, а боли в желудке сделались невыносимыми, так что по целым дням я не мог проглотить даже ложку каши и пил только молоко, разбавленное водой.

Будь у меня возможность выбирать, я бы обратился к какому-нибудь врачу из Фессалии, хоть многие и считают их гораздо менее искусными лекарями, чем мидийцев и египтян. Однако в тот день, когда я слег в лихорадке, с новой силой вспыхнувшей почти так же внезапно, как и после моего ранения в пустыне, я услышал, как Амун разговаривала с кем-то по-египетски, и, открыв глаза, увидел гостя в белых одеждах с широким черным ожерельем на шее. Это и был Нуру, которого Амун отыскала и привела осмотреть меня.

Я вспоминал об этом, пока поднимался все выше мимо небольшого храма Исиды, по узкой улице, оглашаемой истошным детским плачем, пока мне не стала отчетливо видна башня Маяка, с вершины которой под бледно-голубым и еще туманным небом валил черный дым, днем вместо пламени указывающий кораблям дорогу в гавань.

Плоские крыши домов были сплошь и рядом устелены тростником, выжженным и сухим, и настолько острым, что одного прикосновения к нему было достаточно, чтобы поранится в кровь. При моем приближении цапли, свившие на них свои гнезда, беспокойно щелкали клювами. По сравнению с глиняными одноэтажными постройками, которыми начинался квартал, дом Нуру с небольшим, хорошо ухоженным садом выглядел почти по-царски.