Путями ветра

Было бы лучше и мне промолчать о том, что произошло тогда, много лет назад, если бы не эта рукопись, ставшая моим проклятием и болезнью моих глаз, надолго лишившая меня покоя. Но, не имея силы уничтожить и ее, и плоды моих трудов, я оставляю ее здесь, в стенах обители, настоятелем коей я являюсь уже в течение двенадцати лет, последовавших за смертью отца Биндо, с высочайшего изволения папского престола и во славу Христа и Пресвятой Девы и нашего милостивейшего покровителя святого Бенедикта.

Глава 2

Должно быть, я старею или же моя безнадежная болезнь все больше приводит мой дух в состояние равновесия, если даже наглость торговцев перестает меня раздражать. Мне не хотелось идти в лавку Фаона через добрую половину города, ибо с самого рассвета я едва смог заставить себя выпить кружку молока. Клянусь милостивой Исидой, если бы не Амун, то я вряд ли был бы сейчас жив. Со мной не случилось никаких приступов лихорадки лишь благодаря снадобьям и лекарствам, которые готовил для меня Нуру, врач-египтянин из Ракотиды, приведенный несколько месяцев назад доброй верной Амун. Быть может, весь секрет в том, что она сама египтянка, низкорослая и сухая, как сожженный немилосердным солнцем пальмовый лист? Она была кормилицей моей матери, и как она появилась в нашем доме, никто, конечно же, уже не помнит.

Итак, я возвратился домой с тремя отвратительной выделки папирусами и краской, которую услужливый негодяй Фаон явно разбавлял на две трети водой прежде, чем разлить по сосудам. Нет, мне было жаль не денег, а того, что я не порицал моего глупца брата за чрезмерное доверие, которое он оказывал этому проходимцу. Если бы не Фаон, сейчас Клейтофонт был бы здесь. Проклятый скряга подбил его на авантюру, за которую дурак уже скорее всего поплатился жизнью. Это он надоумил его нагрузить папирусом сундуки с тканями и плыть в Антиохию, где за бесценный товар можно выручить целое состояние. Пусть даже досмотр в порту он и миновал безо всяких препятствий, ничто не помешало бы хозяину корабля вышвырнуть его за борт, если он обнаружил контрабанду на своем судне. Его можно понять, никто не захотел бы быть приговоренным к смертной казни за кражу папируса у Птолемеев. Ибо весь папирус – царская собственность. Не удивился бы я, если бы узнал, что Фаон сам донес на него и получил за это вознаграждение, как бдительный гражданин. Отчего он так подло ухмыляется всякий раз, когда я захожу в его лавку?

Довольно об этом, мне следует положиться на непоколебимую веру моей невестки в благосклонность богов к ее безмозглому муженьку, или утешиться спокойствием Амун, которая никогда не сомневается в своей Исиде, покровительнице мореходов. Однако, Клейтофонт, пожалуй, все же совершил в своей жизни единственный разумный поступок – взял в жены Меланту. Не часто я встречал женщин, настолько вызывавшим у меня глубокое почтение. Во многом благодаря ее заботам и тому, как присутствие ее в нашем доме скрасило мое одиночество, я смог достаточно скоро примириться со смертью отца.

Переправляться через центральную улицу, когда по ней проходит длинная процессия мимов, незавидное приключение. Правда, ради удовольствия поговорить с Кадмоном, мне стоило бы проявить хоть чуточку меньше малодушия. Мы не виделись с тех пор, как он пожелал мне здоровья шестнадцатого дня месяца хатира, и то, если я ничего не путаю, а быть может, и того дольше. Прости меня, Кадмон, говорю я тебе, но «друга простить труднее, чем врага», и поэтому мне едва ли стоит рассчитывать на твое снисхождение.

Я ведь так и не смог выполнить обещанного тебе, ни строчки, ни даже единого стоящего слова за такой долгий срок. Ничего, кроме бестолкового ребячества, вот таких глупых записей, на которые я извожу новые свитки с большей охотой, чем голодные крокодилы пожирают зазевавшуюся добычу. И да ниспошлет Ра процветание всем, кто трудится, приуготовляя нам блюда для этой трапезы во славу Аполлона, ибо трудам рук их сужден бесконечный век. Я говорю только о папирусе, о да! О бесценном царском сокровище, которым Птолемеи ни за что не желают делиться ни с кем из чужестранцев. Дурное дело предпринял мой брат, покусившись на святая святых, но еще большего позора заслуживаю я – оскверняющий драгоценный материал испражнениями своего недостойного ума.

Я готов поверить в божественное происхождение этих стеблей, напитанных клейким болотным соком. Когда я вижу полотна, которые вывешивают сушиться, меня охватывает жажда сотворить нечто совершенное, годное для того, чтобы запечатлеться на этой теплой солнечной коже вечности.